ощущение вольются в твою душу неотделимой частью. Если ты умер, страдая от невыносимой телесной боли, то эта боль будет с тобою вечность, не позволяя тебе очиститься для небес или перерождения. Если твое сознание занято тенями определения самого себя, тебе никогда не достичь изначальной формы и самое лучшее, что тебя ждет — это бессмысленное блуждание в демонических мирах посмертия…
— Точно! — не удержался Эрик. — Возможно, что в этом и заключается сакральный смысл самых ужасных пыток и казней, которые придумали люди. Уходя в посмертие с невыносимой болью, ты обречен на эту боль, может быть, навечно…
Ответом ему было размеренное дыхание Такрона.
Он еще долго лежал, глядя на звездное небо, и раздумывал над тем, что случилось с ним в последние месяцы. Вспоминал о том, как заразился глупой идеей бессмертия для своего тела, какой пережил кошмар тогда, во время обряда. Свои мучительные перепады настроения и боязнь всего на свете, страдания, которые в детстве причиняли ему слова и поступки одноклассников и учителей. Трудно было представить, что это и был он сам.
В памяти возникло лицо матери. Сейчас ее образ не вызывал чувства необратимой потери и страдания, но только лишь спокойную немного грустную приязнь к тому, что она была и любила его. Словно он все это время стоял под кристально чистым и мощным водопадом, который смывал не только грязь с тела, но и промывал насквозь его сознание, мысли и чувства.
Эрик усмехнулся, когда вспомнил, что у него даже нет паспорта, который он потерял во время бегства из деревни джанкри, и не испытывал по этому поводу ни малейшего беспокойства. Прошлая жизнь, до того момента, когда он ощутил себя запертым в теле «мумии», сейчас для него выглядела как сон. Как любимая Такроном галлюцинация. Но может быть, все как раз наоборот… Все, что происходит с ним сейчас, и есть сон и галлюцинация, но до того была настоящая жизнь и настоящий Эрик.
Он открыл глаза, приподнял голову и огляделся.
Окружающее выглядело вполне реальным. Костер потрескивал темно-красными углями, за ним, лежа на спине, тихо посапывал Такрон. Из окон домика прорицателя пробивался отблеск горящей свечи. Он снова лег и закрыл глаза. Видимый мир вокруг исчез. Он пошевелил пальцами ног, несколько раз сжал и разжал кулаки. Слева тело окатывало мягкое тепло костра. Ощупал землю правой рукой и почувствовал прикосновения травы, глины, мелких камней. Лежа, он слышал звуки жизни ночного леса: жужжание насекомых, всхлипывания ночных птиц, треск сухих веток под чьими-то лапами. Без изображения окружающее стало менее реальным.
Просунув руку под одежду, он положил ладонь на свою печать.
Углубления и выпуклости, складывающиеся в форму, которую он знал, потому что видел не раз. Но если бы не видел, то мог бы и не понять. Размышляя, он пришел к выводу, что реальностью могло быть все, о чем можно получить телесные сигналы. Но составить из этих сигналов целостную картину ему представилось невозможным.
Очевидно, что вспоминая о каком-то прошлом событии, человек воспроизводит только зрительный образ произошедшего, и то не точный. Никаких телесных ощущений. Не зря туристы носятся по всему миру с фотоаппаратами. Наверное, других способов запомнить события жизни не существует.
Эрик попытался вспомнить ощущения удара о воду, когда Такрон столкнул его водопад. Было больно. Но больно — это слово. Наверное, помнить боль тело способно только когда ее испытывает. После того, как боль прекратилась, в сознании остается только страх пережитой боли и ожидание новой.
Сны. Пришла в голову очередная мысль. Сны, которые бывают настолько зрительно четкими, будто ты видишь их собственными глазами, в то время как сами глаза закрыты. Видимо, так и у мертвых. Такрон сказал, что тело, теряя собственную плоть, так вплетается в этот набор «Я» или душу, что ты можешь и видеть, и чувствовать, и ощущать, и двигаться. Конечно, сны — это очень важное…
Эрик шагнул на усеянный мелкими камешками край оврага. Но на этот раз он находился на правом берегу. Никакого моста через реку, который он видел не раз, не было. Подойдя к самому краю, разглядел большой валун, торчащий посреди сильного течения. Он перевел взгляд на противоположный левый берег, который спускался к ручью пологим склоном. Они все еще сидели там. Все эти люди в старых изношенных телах и смотрели прямо на него. Эрик отвернулся и посмотрел назад.
Бесшумно ступая и охватывая его полукругом, к нему приближались странные существа, медленно переставляя короткие когтистые лапы. Каждая особь имела по четыре конечности, длинный хвост, окачивающийся чем-то похожим на иглу, и большие кабаньи клыки на собачьей морде. Шерсти у этих существ не было, тела были покрыты плотной чешуей, которая топорщилась на загривках густыми острыми лепестками. Он запоздало подумал о том, что эти чудища могут быть опасны, когда они уже окружили его полукольцом, прижимая к оврагу.
Внезапно раздался резкий свист, который как удар отбросил существ назад и выжал из зубастых пастей жалобный вой.
Эрик завертел головой, пытаясь понять, кто свистел, и… открыв глаза, увидел стоящего над ним непальца. Непалец удивленно смотрел на него, приоткрыв рот. Затем, опомнившись, улыбнулся и жестами показал ему, что пора вставать.
Потягиваясь и зевая, Эрик приподнялся и сел. Из-за дома вышел Такрон, вытирая лицо полотенцем.
— Справа от купели есть отхожее место, — поприветствовал он Эрика. — Заодно и умоешься.
Когда он вернулся, их торбы уже были собраны и набиты припасами стараниями непальца. Взвалив мешки на плечи и попрощавшись со слугой, они зашагали по извилистой дорожке, ведущей вниз по склону. Солнце уже взошло, и, по мере движения вниз, стало заметно, как в смешанную растительность среднегорья с его дубами, ольхой и рододендронами начинают вкрапливаться палисандры, акации и древовидные папоротники. Когда же, два часа спустя,
