– А ты займешься бизнесом, у тебя впереди напряженный год, ты должен построить микрорайон. Должен расширяться, развиваться, выходить на новые рынки, снова побеждать, – Саша грустно улыбнулась. Ведь все так и началось – с его желания побеждать. Сначала – ее отца, потом – ее саму.
– Думаешь, это так просто? – не сдержавшись, он сделал шаг в ее сторону. Руки девушки сжали ткань покрывала еще сильней.
– Да. Это просто. Ты сделал много для меня, я тебе за это благодарна, ты спас мне жизнь. Я никогда этого не забуду, но я не хочу, чтобы ты из жалости оставался рядом… Мне это не нужно.
Оставшееся расстояние, он преодолел еще в два шага, склонился к ее лицу, так, что возможности отвести взгляд, у Саши больше не было.
– Из жалости? Оставался рядом из жалости? – чего сейчас больше в его голосе – непонимания или отчаянья, Саша оценить не успела, по одной простой причине. Секунда, и случилось то, чего она не смогла представить бы даже в бреду. О чем никогда не мечтала и чего меньше всего ожидала.
Самарский Ярослав Анатольевич – жестокий с конкурентами и врагами, справедливый по отношению к подчиненным, безапелляционный во всем, касающемся его интересов. Самарский Ярослав Анатольевич – худший враг ее отца, беспринципный похититель, готовый на все, ради получения желаемого. Самарский Ярослав Анатольевич – самый умный, самый сильный, самый лучший в мире мужчина… упал к ее ногам.
– Из жалости Саша? – девушка почувствовала, как на колени опускаются его руки, сжимают до боли, а глаза, в которые ей впервые приходилось смотреть сверху, не дают возможности отвести взгляд, как бы ни хотелось. – Ты думаешь, из жалости?! Я люблю тебя, дурочка! Я люблю тебя Саша! Я люблю тебя больше жизни! Я люблю тебя больше, чем это возможно. Я люблю тебя настолько, что у меня не хватает сил больше чувствовать ничего! Ни к кому и ни к чему! Прости меня за то, что я был таким дураком. Прости, что начал эту игру тогда, прости, что не понял сразу, прости, что запер, держал силой, но я сделал бы так же! Если бы знал, во что все превратится, сделал бы так же! И уже не дал бы сбежать!
– Ярослав, – Саша попыталась его перебить, хотела ответить, но он не дал ей.
– Я эгоист, я хочу видеть тебя рядом с собой. Я хочу постоянно знать, что ты со мной, что ты моя. Я хочу видеть тебя первой, проснувшись, хочу засыпать, чувствуя тебя рядом. Я не мог тебя потерять! Я не мог позволить тебе умереть! Помнишь, ты когда-то говорила, что я должен заниматься своей жизнью, просила дать тебе время, чтобы разобраться во всем? Саша, ты – моя жизнь. Ты и только ты. С тобой я живу. В тебе я живу. Солнце, только с тобой и только в тебе.
– Ярослав, – на глаза навернулись слезы, еще недавно сжимавшие простынь руки, опустили на его голову, она не знала, что именно должна сказать, но он и на этот раз продолжил, будто не замечая.
– Тебе есть, за что ненавидеть меня. Я сам ненавижу себя за все, что тебе пришлось пережить. За все страдания, за каждую слезинку, за каждый твой гребаный приступ. Это я в них виноват. И я никогда себе этого не прощу, но умоляю, Саша, не убивай его, – горячий взгляд Ярослава опустился на скрытый свитером живот. – Я умоляю, малышка, дай ему шанс. Я помню, что ты тогда сказала. Я помню, что ты не сможешь родить от человека, от которого, есть хоть маленькая вероятность, можешь захотеть уйти, как твоя мать. Но я не он! Я тоже безумен. Тоже, как и он сгораю от любви к тебе, но я не он, Саша! И этот ребенок… Он не переживет того, что пришлось пережить тебе! Я уйду, если ты скажешь – я уйду навсегда. Ты не услышишь обо мне, никогда не увидишь, но прошу – не отказывайся от него.
– Ярослав, – и снова сдерживать слезы сил не было, но только в этот раз, уже по другой причине, слова доходили до нее медленно, сердце учащало ритм, а место, где она думала, души больше нет, зашевелилось, отдавая болью и чем-то другим, очень похожим на… счастье.
– Я люблю тебя, малышка. Люблю тебя больше, чем думал, что способен. Я знаю, что меня любить не за что, я знаю, что ты никогда не сможешь полюбить во мне упрямство, собственничество, я знаю, что тебя бесит моя скрытность, что ты хочешь скорей убить меня, чем видеть рядом с собой, я все это знаю. Я знаю, что должен был вести себя не так, должен был отвечать на вопросы, должен был доверять, должен был давать право выбора, но я…
– Ярослав! – обхватив ладошами щеки мужчины, Саша заставила его снова поднять взгляд на нее. Она слушала достаточно, достаточно для того, чтоб сдерживаться сил не осталось уже и у нее. – Ты редкий дурак, – воспользовавшись замешательством, она опустилась на ковер, рядом с ним, продолжая держать его лицо в своих руках, сделала глубокий вдох, выдох, собираясь с мыслями. Ей так много нужно было ему сказать. – Ты редкий дурак, ты собственник, ты упрямец, ты скрытный, ревнивый, самоуверенный индюк, индюк, не способный слышать других и прислушиваться. Часто, я хочу тебя убить. Своими руками задушить. Ты самоуверенный, ревнивый, жестокий, неисправимый идиот, но Ярослав, я люблю этого идиота… – признание получилось куда тише, чем все речь до… Она впервые говорила это ему в лицо. До сих пор боялась, даже произнеся, все равно боялась, и не давая ему возможности ответить, продолжила, будто это могло отвлечь от выпаленных слов. – И этого ребенка я люблю! В моей жизни достаточно было ужасов, о которых я даже не подозревала. Достаточно того, что будет сниться мне в кошмарных снах всю жизнь, но он об этом не узнает! Он будет счастлив. Это будет самый счастливый в мире ребенок, Ярослав, потому, что я люблю его отца до безумия, потому, что я люблю его до безумия. Самарский, ты редкий идиот, но боже, как же я тебя люблю! – не давай опомниться, Саша обхватила его за шею, прижимаясь всем телом, накрыла губы, пытаясь вложить в поцелуй все чувства, который наконец-то выразила словами.
Как бы она ни пыталась этому противиться, как бы это ни было неправильно, она влюбилась в своего похитителя очень давно. Боялась, ненавидела, пыталась доказать себе, что равнодушна, но этим лишь скрывала то, что знала лишь она – влюбилась. Влюбилась настолько, что променяла бы все на белом свете, на его плен.
