— Помнится, ты упрекала меня в том, что я старательно избегал любых разговоров, ну так сейчас можно с уверенностью утверждать, что ты привлекла мое внимание гарантированно, и я готов обсуждать с тобой любые вопросы и проблемы, которые важны для нас. Меня, например, сильно интересует, зачем ты вышла замуж за чужого мужика?
— Ты ревновал? — взбодрилась я такой догадкой.
— Конечно, — удивился он моему недоумению. — Еще как. Все это время я внимательно следил за твоей жизнью и не выпускал тебя из виду. Матвей Петрович регулярно рассказывал мне про твои дела, и Альбина, и еще кое-кто в вашем городе. А когда узнал, что ты собралась замуж, меня чуть с катушек не снесло и так завело, что думал приехать и пристрелить этого твоего…
— Что ж не приехал? — подначила я его и расширила вопрос: — И зачем тебе понадобилось за мной следить, если тебе я и мои дела совершенно не интересны и ты за год ни разу не проявился и не изъявил желания пообщаться?
— Да сначала я вообще собирался тебя просто сграбастать в охапку и привезти назад домой, а потом уж выяснять, чего тебе вдруг вздумалось разводиться и сбегать от меня. А потом подумал… — начал он и запнулся, решая стоит ли продолжать, и все же объяснил: —…может, этот мужик именно то, что тебе надо. Богатый, успешный, бизнесмен, а ты у меня королева. А что я могу тебе дать? Ну на самом деле? Смешную зарплату, свою работу, беспросветную занятость, возможные ранения и то, что меня никогда нет рядом.
— Меня бы вполне устроило, если бы ты дал мне себя самого. Но себя ты приберегаешь для дела всей жизни и ни с кем иным делиться не намерен, — не удержалась я от упрека и грустной нотки в голосе.
— Да нет, дорогая, я всегда был весь твой, до самого дна, а работа — это просто часть меня. Но тебе хотелось еще чего-то, что я был не в состоянии дать тебе, — тоже не смог скрыть грусть он. — Вот и сдержался, чтобы не приехать и не нашуметь тут. Подумал: может, и на самом деле ей нужен богатый, успешный мужик, который даст ей то, что я не могу.
— Почему ты не хотел детей? — вдруг спросила я, поразив саму себя этим вырвавшимся вопросом.
Он посмотрел на меня долгим, непроницаемым взглядом. Мне показалось, что не ответит, но я ошиблась:
— Ты потрясающая женщина. Меня с первой минуты нашего знакомства сводит с ума твоя чувственность и особая женственность. Я балдею от твоего запаха, твоих жестов, твоих потрясающих глаз: изумруды в янтаре, — меня завораживают твои руки, пальцы и их удивительно гармоничные, плавные движения, твои великолепные волосы, твоя улыбка. И этот твой фантастический голос, от которого я с ума схожу. И это какой-то совершенно уникальный дар женственности. У меня было чувство, что ты словно обняла меня всей своей женственностью и защищаешь от цинизма и грязи, всего того, с чем мне приходится сталкиваться каждый день, что прикрываешь, что ли, от гнусности мира и даешь мне тепло и заботу. — Он посмотрел мне прямо в глаза и признался: — Мне не хотелось ни с кем делить это тепло и заботу, даже с ребенком. Мне очень была нужна эта твоя защита. — И покаялся, вздохнув: — Вот так. Вообще-то не стоило этого говорить. Но коль уж у нас пошла такая не утренняя беседа… — Он развел руками и, перестроившись совсем на иную волну, со смешочком заявил: — Ну а теперь и ревновать не к кому. Так что: «Я больше не ревную, Но я тебя хочу, И сам себя несу я, как жертву палачу!..»
— Тебе не кажется, — приняла я его ироничный тон с облегчением и подхватила, как удачную подачу, — что матерый мент, опер уголовки, цитирующий Мандельштама и Левитанского, настораживает приблизительно так же, как балерина в роли умирающего лебедя в берцах и с автоматом.
— В свое время я был вполне себе романтическим юношей, — усмехнулся Илья.
И мы оба передохнули, на мгновение понимающе переглянувшись благодарно друг другу за то, что ушли от непростых тем, и на самом деле не для утренней светлой беседы. Совсем.
— Это когда? — сильно заинтересовалась я. — В начальной школе? Подозреваю, что годам к двенадцати ты уже не был юношей и уж тем более романтиком. И потом, романтические юноши почитывают стишата о несчастной и счастливой чистой любви без примесей, а не штудируют трагического Мандельштама и подзабытого Юрия Левитанского.
— Так романтики бывают разные.
— Ладно, романтик, — усмехнулась я, поднимаясь из-за стола. — Пора в морг ехать.
— И вот так всегда, — пожаловался с наигранным вздохом Илья, — с моей нежной и тонкой душевной организацией: чуть зазеваешься, и жестко в морг.
— Поедем на твоей машине, — распорядился Илья, когда мы выходили из дома. — Моя в конторе у экспертов, потом ее отвезут на сервис и неизвестно сколько там промаринуют, а у парней сегодня другое задание.
— На моей так на моей, — не имела возражений я, и мы двинулись к гаражам.
Мой джип «вездеходец», как я его называла за особую брутальность и повышенную проходимость по типу русского танка, по крайней мере, мне он казался таковым, стоял в подземном гараже — недавнем приобретении жителей нескольких окрестных домов — великом достижении!
Некие ушлые, но толковые ребята, на поверку оказавшиеся все же не совсем бандитами и жуликами, предложили проект: сделать подземный двухуровневый гараж на пятачке между домами, не занятом постройками. И предложили скинуться на это дело заинтересованных жителей, то бишь будущих хозяев.
