«Хорошая девка, – подумала Анна Сергеевна, смотря вслед уходящей медсестре. – Загуляет ее наш заведующий и бросит, а она переживать всю жизнь будет. Залетела бы, что ли. Глядишь, и горгона мамаша его бы растаяла. Надо будет подсказать».
На удивление, с приемной еще никто не позвонил.
«Странно, – подумала Анна Сергеевна. – Надо пойти этого с четвертой палаты посмотреть. Дышит ли еще. Жалко мужика. Такие дочки хорошие. Он пост какой-то занимал. Поначалу кто тут не бегал, все его здоровьем интересовались. А как врач вердикт вынес, у всех и интерес пропал. Вот так, пока живой, всем нужен, а как в коме – никому», – с этими мыслями она вошла в палату.
Аппарат контроля за сердечной деятельностью отбивал свой график.
«Все спокойно, лежит себе. Интересно, о чем он сейчас думает, или не думает?»
Только старшая сестра повернулась к выходу, как аппарат начал попискивать, извещая о каких-то изменениях у пациента.
– Боже ж ты мой, глаза открыл, – от удивления произнесла Анна Сергеевна.
Всякое она видела, но вот на этого бедолагу и рубля бы не поставила. А тут на тебе, в себя пришел.
«Надо бежать врача звать, вдруг он перед смертью ожил. Пусть уж у врача на глазах умирает, а то опять на сестер поволокут. Недосмотрели, недоглядели».
Выскочив из палаты, вызвала на посту врача по телефону. Тут и Светка подошла.
– Твой-то, с четвертой, глаза открыл. Иди в палату, сейчас врач подойдет, я уже вызвала. Сейчас точно что-то назначит. Они когда из комы выходят, им помощь нужна.
Светка бросилась в палату. Пациент что-то бормотал.
– Лежи, молчи, миленький. Нельзя тебе говорить. Сейчас врач придет, скажет, чем тебе помочь.
В палату зашел Артем Петрович, самый уважаемый нейрохирург в больнице.
– Что, ожил? – как-то неуверенно произнес он.
Игорь отчетливо произнес:
– Дочки живы?
– Бредит! – утвердительно сказал Петрович, доставая фонарик из кармана.
Игорь снова повторил:
– Дочки с женой живы?
– Живы, конечно, – не выдержал Петрович. – Молчите, вам пока рано говорить, – тыкая иголкой в руки и наблюдая за зрачками, уже спокойно произнес врач.
Пациент поднял глаза вверх. И снова произнес:
– Первые ушли?
Эти слова он произнес уже шепотом, силы вновь покинули его.
– Вот ведь чудо, – удивленно сказал Артем Петрович, щупая пульс на руке. – У него чувствительность просматривается, может, мне показалось, – как бы опровергая себя, произнес он.
Ночь в больнице на удивление прошла спокойно.
– Да! Вот это золотые руки у нашего Петровича, – потягивая чай, сказала Анна Сергеевна Свете. – Кто бы мог подумать, что этот жмур в себя придет. Я же в ту смену дежурила, когда его привезли. На нем живого места не было. Голова вся разбитая была. Челюсть нижняя на кусочки раздробленная.
– Авария? – спросила Света.
– Да нет. Его на обочине нашли, наверно, машина сбила. Дорожные рабочие нашли. Таджики мусор убирали, а он в траве лежал, вот они полицию и вызвали. Думали, труп нашли. А уж полиция «скорую» вызывала, когда увидели, что он дышит. Говорят, часа три лежал. Вот сила к жизни у человека. На «скорой», говорят, пока везли, сердце раза три останавливалось. Еле живым довезли, если так вообще сказать можно. Потом операция часов семь шла. В общем, в рубашке родился.
– Что из него еще выйдет? Непонятно, – буркнула Света. – Хотя только очнулся, про детей и жену спрашивал. Я так толком не поняла. Видно, бредил.
– Любит, значит, жену, а она даже лекарство ему не купила. Надо ей сообщить, что он в себя пришел. Хотя знаешь? Иногда они перед смертью в себя приходят.
– Не болтай, Анна Сергеевна, доктор сказал, есть надежда, что чувствительность у него сохранилась. Он его иголкой полчаса тыкал. Так что, может, еще все обойдется. Выжил же он для чего-то. Что-то в этом мире еще не доделал. Вот его Бог и не забрал.
– Ладно, буду жене звонить. Где там ее телефон? Алло! Ирина Павловна?
– Нет! Мамы нет дома.
– Извините, а с кем говорю?
