Яна Непомука.
Работать с материалами политического сыска — тяжкий труд для историка. Уходишь из архива мрачным и удрученным, поскольку наблюдаешь массовость доносов: друзей на друзей, детей на родителей, жен на мужей, сослуживцев на товарищей по службе. По материалам доносов видишь, как доносчик прислушивался к тихому разговору соседей за столом, к беседе на крыльце, к озорной частушке, к ворчанью в нужнике, как холоп подслушивал в скважину двери, что помещик, лежа с женой в постели, костерит государя, и т. д. и т. п. Удивляешься, как годами не решавшая элементарных проблем власть проявляла необыкновенно быструю "отзывчивость" к изветам всех видов. С помощью законодательства, полицейской практики, усилий церкви петровское государство создало такие условия, при которых подданный не доносить (без риска потерять свободу и голову) попросту не мог. Поэтому "извещали" тысячи людей. От этого чтения легко потерять веру и в народ, и в человечество. Это истинное копание в окаменелом дерьме.
Зная о системе доносов в других странах, памятуя об инквизиции, видя ящики для доносов в музеях Испании и Италии, невольно задумываешься об истоках этого гнусного общественного порока и всегда приходишь к выводу, что это становится возможным только тогда, когда этого хочет власть. Поощряя доносительство морально и материально, она откровенно развращает общество. Для России донос был еще и государственным институтом, частью системы управления, как ни странно это звучит. При слабости самоуправления, неэффективности, вороватости местной власти донос позволял более эффективно осуществлять функцию контроля. Рассматривая, например, законодательство о службе, землевладении, торговле, замечаешь, что почти каждый издаваемый указ или наказ содержит норму материального поощрения доносительства в отношении нарушителей этого конкретного закона. Расчет строился на том, что помещик донесет на своего соседа, уклонявшегося от службы, в надежде получить часть его имения — это была плата за донос. Купец в соседней лавке донесет на соседа-купца, приторговывавшего контрабандой. Возможно, в тогдашней России иной, лучшей формы государственного контроля и не было, а управлять страной можно было только при помощи страха и доноса: вероятный нарушитель закона в принципе должен бояться доноса, а вероятный доносчик должен знать, что его поощрят за "правильный", или, как тогда говорили, "доведенный", то есть доказанный донос. Появившийся при Петре институт штатных доносчиков — фискалов стал законченным выражением этого принципа.
Важно сказать, что созданная Петром система насилия и доносов не встречала в народной толще сопротивления или хотя бы скрытого саботажа. Екатерина II, в глубоком патриотизме которой нельзя сомневаться, справедливо писала, что русский народ "неблагодарный, наполненный доносчиками". Действительно, материалы политического сыска раскрывают бездну общественного порока. Кажется, что греху Иуды предавались все без исключения, а случаи жертвенного, христианского поведения встречаются крайне редко, да и то относятся они, как правило, к старообрядцам. Начиная с петровского времени общественная атмосфера была пронизана стойкими миазмами доносительства. Страх стать жертвой доноса был так силен, что известны случаи самодоносов. Так, в 1762 году был арестован солдатский сын Никита Алексеев, который явился автором оригинального самоизвета. Он, как записано в протоколе, "на себя показывал, что будто бы он, будучи пьяным, в уме своем поносил блаженныя и вечной славы достойныя памяти государыню императрицу Елизавету Петровну". По-видимому, следствие оказалось в некотором затруднении и потребовало от Алексеева уточнений. Но он лишь прибавил, что кроме императрицы еще и Бога бранил: "Он в уме своем рассуждал, что для чего-де на него, Алексеева, Бог прогневался и всемилостивейшая государыня его не смилует, что-де он часто находится в наказаниях и притом же в уме своем Бога выбранил и всемилостивейшую государыню поносил, а какими словами — не упомнит". А именно последнее и интересовало следователей более всего — в его деле свидетелей, которые "помогли" бы вспомнить сказанные "непристойные слова", быть не могло. Однако за Алексеевым числились и другие грехи, поэтому разбираться в этом странном самооговоре в Тайной канцелярии не стали, а приговорили преступника к битью кнутом и ссылке на каторгу.
Ну, хватит о мрачном. Истории многих стран знают подобное. Поговорим под конец, как было принято в советских учебниках, о культуре. Вы должны согласиться, что Петровская эпоха стала настоящим прорывом в культуре. Русский язык стал искуснее, он быстро изжил церковнославянские архаизмы, его лексика обогатилась новыми словами, понятиями, и он стремительно превращался в современный литературный язык. Ломоносов — грандиозное культурное явление, которое без Петра было бы невозможно, — писал, что только с начала XVIII века мы заговорили на русском европейском языке. Первое же стихотворение Ломоносова на победу русской армии над турками в 1739 году звучит необыкновенно выразительно: "Шумит с ручьями бор и дол: // "Победа, Росская победа!" // Но враг, что от меча ушел, // Боится собственнаго следа!" Нет, при всем уважении к Древней Руси не могли так написать в XVII веке!
Да что стихи! Петр сделал так много для переноса в Россию совершенно ей необходимых культурных и интеллектуальных ценностей, начиная с закупок произведений искусства и заканчивая отправкой людей за границу для получения художественного образования (то и другое стало традицией в последующее время). А разве можно забыть "десанты" в Петербург приглашенных Петром иностранных художников, скульпторов, мастеров разных профессий?
Без сомнения, Петербург сыграл особую роль в приобщении России к культуре Западной Европы. Статус административной, военной и морской столицы делал неизбежным сосредоточение в нем самых разных, в том числе весьма образованных, специалистов с развитыми духовными потребностями, глубокой европейской культурой, обширными связями по всему миру. К тому же почти сразу город стал крупнейшим центром образования. Уже в XVIII веке ближние к Неве линии Васильевского острова напоминали Оксфорд или Кембридж. Кроме кадетов Сухопутного и Морского кадетских корпусов, здесь можно было увидеть учеников и студентов Академии художеств, гимназии и университета Академии наук, здесь встречались студенты Горного училища с 22-й
