О.: Да, он много ездил, я много ездил, путешествовал. И мы жили абсолютно в разных как бы вселенных.
В.: В пункте 39 своих свидетельских показаний вы говорите, что господин Березовский говорил о том, что он приобрел долю акций в «алюминии», в алюминиевой промышленности в апреле 2000 года.
О.: Да. Я очень хорошо помню эту сцену. Мы поехали на выставку Сальвадора Дали в Лондоне. Мы пересекли мост, и он сказал, что на самом деле он не знает, что делать. Потому что они получили все, что хотели в связи с избранием Путина. Конкретно говорил о «Сибнефти», ОРТ, «алюминии». Он говорил: «Я чувствую себя недостаточно используемым, недоиспользую свой потенциал, может быть, доткомом заняться. Что это такое? Расскажи мне, что такое дотком».
В.: У вас так много было разговоров с Березовским за эти годы, что не может быть, чтобы вы помнили, что именно этот разговор был конкретно в тот день, 11 лет назад.
О.: Как я уже сказал, разговор можно поставить в некий конкретный контекст, где это произошло (я же вам сказал, разговор был на мосту рядом с выставкой Сальвадора Дали), и второе: это было в контексте прихода Путина к власти, проект Путина увенчался успехом. В этом контексте это говорилось — инаугурация была, по-моему, 1 или 3 мая — в общем-то установить даты легко.
В.: А вы помните, господин Березовский был рад, что Путин был переизбран?
О.: Да, конечно. Он считал, что это один из самых успешных его проектов — то, что Путин был избран.
В.: И в целом его жизнь устраивала?
О.: Да.
О.: Потому что 1 ноября 2000 года я содействовал приезду группы лиц, которые добивались получения статуса беженцев в Великобритании. Это была семья господина Литвиненко. До того как он сюда приехал, я содействовал проведению с ним интервью с представителем ЦРУ в американском посольстве в Анкаре. Об этом стало известно, и по итогам этого никакой разумный, нормальный, здоровый человек в Россию бы не стал возвращаться. Сорос меня выгнал с работы из-за этого, и это привело к резким изменениям в моей жизни.
В.: А почему Литвиненко хотел получить статус беженца?
О.: Литвиненко, как мы все знаем, был бывшим офицером ФСБ. Он был связан с Борисом еще в России. Несколько лет, простите, несколько месяцев просидел в тюрьме. Это длинная история.
В.: Не стоит рассказывать длинную историю.
О.: Я не буду вам сейчас этого рассказывать. Но если коротко, то сухой остаток такой, что Борис в Россию не возвращается, и ясно, что он поссорился с Путиным. Соответственно, он уже не сможет Литвиненко защищать. И было вполне естественное решение для Литвиненко бежать, потому что иначе он умер бы за пять лет до того, как он на самом деле умер.
В.: Вам задавали целый ряд вопросов относительно событий 7–8 декабря, и вы говорили о том, что это был памятный такой ужин с Березовским и Патаркацишвили. Вы говорили, что вы помните об этом по трем причинам. Первая причина — это то, что вы обсуждали «Телетраст».
О.: Да, вторая причина была связана с обсуждением Глушкова. Это произошло вскоре после того, как Глушков был взят под стражу. И это произошло через неделю после того, как про меня начали писать в газетах из-за Литвиненко. Литвиненко сидел в той же самой тюрьме, где сидел Глушков, — в СИЗО «Лефортово» ФСБ. Бадри меня отвел в сторону и попросил, чтобы я поговорил с Литвиненко и выяснил, не может ли он найти какой-то способ коммуникации через охранников в тюрьме с Николаем. Потому что он был экспертом в этой области. Это было второе. И третье, что я очень хорошо помню, — это то, что Борис тоже меня после ужина отвел в сторону и попросил организовать американскую визу для господина Андрея Лугового, который в то время был руководителем службы безопасности Бадри и помогал также с организацией безопасности в поместье на Кап д’Антиб. Он не мог приехать в США, но я сказал: «Борис, ты знаешь, я не могу это сделать. Я не понимаю, почему ты так любишь старых бывших полковников ФСБ, будь то Луговой, будь то Путин». Как позже выяснилось, я был прав.
В.: Вам задавали вопрос о том, действительно ли господин Березовский 13 ноября 2001 года принял решение о том, будет он возвращаться в Россию или нет?
О.: Да.
В.: И вы сказали, что у господина Березовского под парами стоял самолет, который был готов лететь в Москву.
О.: Это был 2000 год.
В.: Да, да, в 2000 году, извините, я сказал в 2001 году. Так вы объяснили, что у него под парами был самолет, который был готов лететь в Москву в любой момент. И утром 13 ноября обсуждалось, надо ему лететь или не надо. И что господин Березовский склонялся в пользу того, чтобы все-таки вернуться.
