изменениями на лице собеседницы. Это была крупная девушка семнадцати лет, смуглая, с несколькими тёмными волосками над губой и гладкой как полированное дерево чёлкой, доходящей до глаз.
Наставник Макс прошелся туда-обратно вдоль очереди, призывая ребят не толкаться и не задерживать друг друга, а заодно бегло оглядел их подносы на предмет недостатка или избытка еды. Онки и Мидж вызвали у него некоторые подозрения — он остановился чуть поодаль и демонстративно не обращал на них внимания, делая вид, что увлеченно помогает малышам убирать со стола.
Теперь Онки заметила любопытную подробность — в петлице безупречного пиджака Лопоуха гордо красовался нежный, ослепительно белый, как снег в лесу, свежий тюльпан… Мидж тоже увидела это непривычное украшение на узкой груди наставника Макса; она тут же закрыла рот, раскрытый, вероятно, для того, чтобы отпустить очередную гадкую шуточку в его адрес, и отвернулась так поспешно, будто увиденное отвратило её…
«Лопоуху предложили помолвку…» — пронеслось в голове у Онки, но она тут же перестала об этом думать: очередь наконец-то подошла, электронный буфет пискнул, просканировав микрочип, встроенный в её наручный браслет и вывел на сенсорный дисплей перечень доступных блюд. Получив порции, она уединилась со своим подносом за одним из самых дальних столиков в боковом закутке обширной столовой и с аппетитом принялась за суп. Мысли её занимала в этот момент одна весьма любопытная математическая головоломка: объемные изображения объектов неспешно дрейфовали по краю сознания Онки, менялись на ходу, вращались, демонстрируя себя то в одной, то в другой проекции, масштабировались легко и непринужденно — иногда эти умозрительные конструкции и вовсе становились размытыми, будто сбивался фокус снимающей их камеры, и не оставалось ничего, кроме густого аромата горячего горохового супа…
Чей-то возглас, короткая возня, грохот резко отодвигаемых стульев. «Да что такое, поесть нормально не дадут…» — с неудовольствием подумала Онки, поднимая голову.
Оказалось, что Кора Маггвайер, узнав о помолвке наставника Макса с профессором Вандой Анбрук публично выплеснула ему в лицо стакан компота. Банальная сцена ревности. Ничего интересного. Онки жадно надкусила круглый гречишный хлебец и отправила в рот очередную ложку с супом. Пусть. Этот мир имеет право плясать как ему заблагорассудится до тех пор, пока он не мешает ей подкрепляться после тренировки. Он не мешал.
Кора Маггвайер выбежала из столовой в сопровождении клавишницы, басистки и барабанщицы — своих верных задушевных и музыкальных подруг. Сиреневый галстук Лопоуха изменил свой цвет на фиолетовый под воздействием компота, он красноречиво снял его и положил в карман. Суета мало-помалу улеглась, всполошившиеся воспитанники Норда расселись по своим местам, и столовая снова загудела своим привычным ровным обеденным гулом — так ревёт двигатель автомобиля в самом оптимальном из своих рабочих режимов или шумит пчелиный улей, когда насекомые спокойно занимаются своим делом и ничто им не угрожает.
После занятий физической культурой раз в квартал спортивные педагоги измеряли рост воспитанников.
Онки Сакайо стояла на крашеном деревянном полу в белых носках. Перед нею маячил русый затылок её лучшей подруги Риты Шустовой — длинная изогнутая очередь тянулась через всё продолговатое помещение женской раздевалки к ростомеру.
— Кройцер, сто семьдесят три, выросла на три сантиметра, отлично! — монотонно объявляла накаченная девушка — мастер, — Дульчина, сто семьдесят, плюс пять сантиметров за полгода, молодчина, Ивлева — сто семьдесят пять…
— Это самая унизительная процедура, которую только можно придумать, — шепотом прокомментировала происходящее Онки, — сначала долго-долго стоишь в толпе, как в армии, уже не человек, не личность, а боевая единица, штука; потом тебя измеряют, сравнивают с каким-то воображаемым эталоном, признают соответствующей стандарту…или отбрасывают как брак.
— «Как брак»!.. Ну ты хватила! — шикнула в ответ Ритка, — мы же не детали на конвейере. Поверь мне, в армии ничего такого плохого нет… Ощущать себя одной из очень многих, частью огромного целого, иногда это даже приятно. Прекрасное чувство — единство со своей командой, с своей школой, со своей страной… патриотизм!
— Холмс, сто шестьдесят восемь, пять сантиметров в плюсе, — продолжала трещать девушка-мастер, — Ланцкая, — сто семьдесят один, не горби спину, а то кажешься намного ниже…
На белую доску под ростомером спокойно ступила Рита.
— Шустова…так, ну-ка что там у нас… Сто семьдесят три, плюс четыре сантиметра, сойдёт, ступай со Всеблагой и всеми её ангелисами!
Онки проводила подругу взглядом.
— Дальше-дальше, проходим, Сакайо, не зевай, чем порадуешь? — мастер небрежно хлопнула её по голове козырьком ростомера, — сто шестьдесят три, плюс два сантиметра. Занимайся усерднее, может, вытянешься ещё…
Раздевалка гудела, девчонки одна за другой сбрасывали с себя форму, наносили на кожу специальную моющую пену из баллончиков и проходили в душевые кабинки, которые, регистрируя присутствие, включались автоматически и поливали тело теплой водой со всех сторон.
— Ну что ты такая кислая, Онки, — с сочувствием поинтересовалась Рита, стягивая спортивную футболку.
— Я плохо расту, — сокрушенно выдохнула та, опускаясь на лавку.
— Да брось! Ты, на мой взгляд, слишком самокритична, совсем себя не щадишь. Нельзя быть первой во всем, это невозможно. Да и не нужно… Зачем
