испортить, но таких гораздо меньше, и они либо рано умерли, либо особенно не принимали всерьез своей славы, не упивались ею. Но для этого нужно иметь колоссально сильный дух, который, само собой разумеется, бесплатно к таланту не прилагается. Я лично считаю для любого творческого человека самым лучшим признанием — посмертное…
Кора Маггвайер как будто ничего не слышала. Она продолжала сидеть склонившись и что-то писать, слабо шевеля губами.
В этот момент входная дверь тихонько стукнула, на пороге появилась небольшая изящная фигурка — тут же как по сигналу тревоги все высоченные девицы, в вольготных позах рассевшиеся за столом, вскочили — чей-то неловко отставленный стул с грохотом перевернулся — и сделали по козырек.
— Здравия желаем, капитан Казарова.
Кора вздрогнула от неожиданности, услышав звук упавшего стула, и подняла глаза. Спохватившись, она вскочила тоже, блокнот соскользнул с её колен, китель упал с плеч…
— Здравия желаю, — одиноко прозвучало её запоздалое приветствие.
— Вольно, — сказала, перешагивая через порог, миниатюрная капитан Казарова, — Спасибо, девочки.
В офицерскую постепенно, по одному, возвращались привычные звуки.
Заскрежетали ножки стульев, пододвигаемых к столу, опрокинутый стул был спешно подобран младшим лейтенантом Майер, игроки снова взяли в руки свои карты. Но прерванный разговор не возобновлялся, девушки молчали, изредка полушепотом комментируя игру.
— Что же вы притихли, будто смерть пришла? — с лукавой полуулыбкой спросила командир Казарова, — я вас не съем, ведите себя естественно. А то сидите и точно языки проглотили. Больно много мне чести, я ещё не главнокомандующая, чтоб при мне рта не раскрывать без приказа.
— Так о чём мы говорили? — попыталась вывести беседу из тупика Шома Друбе.
— О славе, — сказал кто-то.
— О чьей? — с очаровательной улыбкой осведомилась командир Казарова. Надо заметить, что природа наделила её совершенно не военной внешностью — маленькая, в среднем на голову ниже всех остальных девушек, очень хрупкая блондинка, с тонкими чертами белого личика — среди бронированных машин, боевых роботов, ящиков с патронами и взрывчаткой, она казалась нежным цветком, выросшим на голом камне.
— О будущей громкой славе младшего лейтенанта Корнеллы Маггвайер, командир, — сообщила, давясь ухмылкой, Гейсс, — обратите внимание, она ведь в любую свободную минуту строчит что-то в своем блокноте… Творит!
— Так это же замечательно, — Казарова с искренним одобрением повернулась в сторону Коры, — замечу вам, что многие из известных сокровищ человеческой мысли были созданы вот так, на коленках: преодолевая трудности, автор способен вкладывать в каждое слово гораздо больше жизни, пронзительной и великолепной, чем рассиживаясь в уютном кабинете.
— А вы сами что думаете о славе, командир? — спросила Шона Друбе.
— Да, ведь она приходит не ко всем, и подавляющее большинство, миллионы из всех тех, кто что-то пишет, поет, строит, рисует, так и умирают, положив всю свою жизнь на творчество, безвестными, — подхватила Зубова, — по-вашему это справедливо?
Тати Казарова приблизилась к столу и непринужденно облокотилась на спинку стула младшего лейтенанта Майер. Она по-прежнему смотрела в сторону Коры, наблюдая, как та, совершенно уйдя в себя, отгородившись, отрешившись от внешнего мира, продолжает что-то записывать, беззвучно шевеля губами.
— Кора! — окликнула её Тати, — а Кора?
— Да, командир! — испуганно вскинулась девушка.
— Ты вот скажи нам все-таки, для чего ты пишешь, — спросила Казарова, — ты хочешь прославиться?
— Никак нет, капитан, — ответила Кора застенчиво, — просто так… Я записываю песни, которые звучат в моей голове. Просто чтобы не забыть их. Когда закончится война, и мы все выберемся отсюда, я их, возможно, сыграю и спою. Я очень хочу, чтобы их услышал ещё кто-нибудь кроме меня.
— Что же ты не бренчишь нам по вечерам на своей гитаре? Стоит она у тебя возле койки, пылится… — поинтересовалась Гейсс.
Кора покраснела.
— Ну не смущайте вы девку, не нашим ушам, значит, те серенады назначены… — своеобразно вступилась за неё Зубова.
— Так вот, девочки, — подытожила командир Казарова, — что я думаю о славе, — она подошла к сидящей Коре, наклонилась, бережно подобрала блокнот, который та снова уронила и стеснялась поднять, протянула ей и продолжила, — Слава, девочки, она как смерть в бою, она выбирает наугад, это вам не звездочка на погон, это — звезда героя. Выслугой её не взять, только подвигом. Подвигом самопожертвования. Твори упорно и бескорыстно, да будь готова к тому, что всё окажется напрасным, затянет, занесет твои труды песками времени… Создавай, не страшась забвения и не уповая на вечную память. Так то, девочки. Потому пиши-пиши, Коруша, свои будущие прекрасные песни, да берегись пули…
Девушки притихли, слушая своего командира. Никто не смотрел в карты, не перешептывался и не тянулся к стоящей в центре стола большой тарелке с жареными семечками.
Тати легкими шагами пересекла офицерскую и снова оказалась возле стола.
— Что же вы застыли? Играйте! — сказала она, устраиваясь на своем излюбленном месте позади младшего лейтенанта Майер. Та, как и следовало
