– Вперед! Всех на дно!
– Ширванцы-засранцы! – проревел Малютка Свен, поигрывая секирой.
Олег, удерживая равновесие с помощью щита и клинка, перепрыгнул на палубу «Аль-Музаффара». Ударил мечом по ноге подлетевшего сарацина. Пригнулся, уходя от копья. Арабский меч скользнул по щиту, Сухов качнулся в сторону и нанес ответный удар снизу. Стальное острие вошло арабу в горло, и тот страшно заклекотал, давясь и брызгая кровью.
Олегу навстречу кинулись двое гулямов из судовой рати. Оба черноусые, в круглых шлемах, в длинных стеганых хуфтанах-поддоспешниках. Левый ударил кривым мечом, Олег отбил выпад щитом и подсек гуляма ногой. Пока левый падал, правый замахнулся копьем. Сухов рванул навстречу, избегая наконечника и вонзая меч в гуляма-копейщика. Развернулся в приседе и поразил встававшего левого.
Варяги зверствовали на палубах сафин и гурабов, как хори в курятниках. Ширванцы дрались остервенело – не все спешили попасть к гуриям, многим и в дольнем мире жилось недурно, – но «руси» ломили с еще большей силой и яростью.
Очистив «Аль-Музаффар» от полубака до миделя, варяги отжали противника на корму. Тут им неожиданно помогли. Рабы не сидели болельщиками – они ставили подножки ширванцам, подчас расплачиваясь за это отрубленными ногами. Однако ненависть, этот «перегной страха», возобладал над всеми их чувствами – рабы помускулистее вырывали свои цепи, наматывали звенья на руку и дубасили сарацин. Те, кто был послабже, били веслами, как киями, целя аскерам в головы.
Отправив особо настырного за борт, Олег столкнулся с рабом-степняком – смуглокожим, с приуженным разрезом глаз.
– Я – Котян! – гортанно выкрикнул раб, бия себя в грудь рукою с обрывком цепи. – Я печенег-мореход! Со мною двадцат человек, и все мы ждат твой слово, коназ!
Мускулы играли под загорелой, порченной плетьми кожей печенега.
– Я не князь, – сказал Олег, оглядываясь. – Пока! Твои люди оружны?
– Вот! – показал Котян кривой скимитар.
– Чистите гураб! Арабов – к рыбам!
– Ага!
«Ворона» дочистили быстро и качественно. Распотрошив «воронов», занялись сафинами – налево и направо полетели горшки с нефтью. Всплески огня, разливавшегося по палубам сафин, вызвали акустический удар: варяги заревели победно, арабы подняли вой ужаса.
По наклоненной палубе тонущей «Аль-Мансурии» проскакал нахаза-переговорщик. Чалмы на нем уже не было, а полосатый халат горел, как растопка из бересты. Вскочив на фальшборт, ширванец кувыркнулся в море.
Паре сафин русы прорубили топорами днища, третья была «вычищена» от живых и залита кровью, четвертая горма горела, пятая шла на дно под сопровождение воя цепных рабов, бурлила вода на месте затонувшего «Меча ислама»...
Но и русам досталось – на «Зиланте» едва половина людей уцелела, «Алконосту» размолотили левый борт, и лодья плыла с сильным креном. Вернее, дрейфовала, потому как теми остатками весел, что торчали из лючков, грести было нельзя.
Не повезло и дармуне – одолев оба гураба, корабль пылал, закиданный глиняными сосудами, полными нефти, смолы и серы.
Чадные клубы дыма стелились над морем, сбиваясь в сине-черное облако. На волнах качались десятки голов, как поплавки, – ширванцы и их рабы спасались в едином порыве.
Пламя разгоралось, а бой стремительно угасал. Поднялся ветер, и дым отнесло прочь.
Победа... Олег ощущал ее именно так – без восклицательных знаков, но с многоточием, знаком сомнения и горечи.
– Халег! – затрубил князь Инегельд. – Освободил моего «Сокола»! Пересаживайся на сафину!
– А тут их две! И обе свободные!
– Бери ту, что к тебе ближе. Олег, Турберн, Фудри! Сигайте на вторую...
Названные перепрыгнули с горящей дармуны сперва на палубу «Сокола», а уже оттуда – на сафину. Рабы – грязные, худые, заросшие, с кругами мозолей на запястьях, смотрели на варягов – вызывающе, заискивая, радуясь.
– Трупы – за борт, – приказал Олег.
Рабы качнулись, заслышав привычные повелительные нотки, но громадный тип с клеймом на плече и лбу оскалил беззубую пасть.
– А кому это ты велишь? – прошамкал он. – Мы теперича швободные!
– Еще раз вякнешь, – мрачно сказал Олег, – дух вышибу! А ну, живо убрать мертвяков!
Рабы бросились исполнять приказ. Человека, на их глазах чистившего гураб, сердить не стоило.
– Котян! – рявкнул Олег.
– Я! – подскочил печенег.
– Это правда, что ты мореход?
Котян осклабился в довольной усмешке:
