– Неужели? – удивился Айрич. – Тогда давайте скажем так: наша дружба поднимает нам дух и помогает в трудную минуту, потому что мы ее заслужили. Все очень просто.
Мы не знаем, что ответил бы ему Пэл, потому что в комнату, пылая от гнева, влетела Тазендра.
– Боги! Погиб весь город!
Пэл вскочил на ноги.
– Что вы такое говорите?
– Мика рассказал мне, что Драгейра разрушена до основания.
– Невозможно, – не поверил ей Пэл.
– По пути они встретили множество людей, спасающихся бегством из разрушенного города, и все твердят о катастрофе, которую и представить себе невозможно. Сахри и Фоунд, – добавила она, – говорят то же самое.
Пэл и Айрич обменялись взглядами, а потом сказали:
– Давайте сходим и расспросим их сами.
– Пожалуйста, – слабым голосом попросил Кааврен, – приведите их сюда, я тоже хочу послушать.
– Друг мой! – вскричал Айрич. – Вы проснулись!
– Ну... – протянул Кааврен.
– Как вы себя чувствуете?
– Лучше послушаем, что они нам расскажут.
Трое друзей обменялись вопросительными взглядами, потом Айрич весьма выразительно пожал плечами, после чего без лишних слов привели Сахри и Фоунда, а также приказали внести на носилках Мику. Совет продолжался несколько часов, и каждого из слуг самым тщательным образом расспросили о том, что произошло в городе.
Постепенно до всех начало доходить, какая страшная катастрофа произошла в Драгейре, – помогли рассказы слуг, а также переложение их бесед с беженцами. Мика говорил почти шепотом, отказавшись от энергичного стиля повествования, который он перенял у своей хозяйки. Сахри, время от времени добавлявшая какие-то подробности, показалась всем такой притихшей, какой они ее никогда не видели. Да и Фоунд, несмотря на то что его манеры не изменились, производил впечатление человека, глубоко потрясенного увиденным.
В дополнение к печальному повествованию периодически прибывали беженцы, которых Стюард кормила и размещала на ночь в одной из хозяйственных построек, а затем приходила и сообщала о том, через какие ужасы им пришлось пройти. Айрич сочувственно кивал, Тазендра вскрикивала от негодования, а Пэл своим уверенным спокойным голосом задавал вопросы, – впрочем, на них редко находились ответы. Кааврен за все время не произнес ни слова, словно полностью погрузился в собственные мысли.
Нет никакой необходимости испытывать терпение читателя и во второй раз пересказывать то, что он узнал, причем с большими подробностями, из предыдущей главы. Скажем только, что день близился к вечеру, а настроение наших друзей становилось все более мрачным, в их души начал закрадываться страх.
В какой-то момент, глядя на Мику и Сахри, которые самым бесстыдным образом держались за руки, Айрич повернулся к Кааврену и сказал:
– Вы беспокоитесь о графине?
Кааврен с трудом сглотнул и едва слышно ответил:
– Я бы знал, если бы с ней что-нибудь случилось. Вне всякого сомнения, я бы понял. – Однако тон, с которым он произнес эти слова, говорил сам за себя.
Впрочем, в нашу задачу не входит мучить читателя сомнениями по поводу судьбы Даро. А посему мы рассеем его страхи и сообщим, что она прибыла в Бра-Мур, когда последние отблески дня отправились навстречу погибшей Драгейре. Даро провели в комнату, где собрались Кааврен, Айрич, Тазендра, Пэл, Мика, Сахри и Фоунд, и она, не говоря ни слова, подошла к постели Кааврена, взяла обе его руки в свои и с почтением их поцеловала.
– Я боялась... – начала она, но потом договорила так: – И все же я знала...
– И я тоже, – прошептал Кааврен, и всем, кто находился в комнате, показалось, что в его глаза снова вернулась жизнь. – Я знал, но все равно боялся.
– Ну, – сказала она, – мы вместе, а остальное не важно.
– Остальное не важно, – повторил за ней Кааврен.
В конце одной истории всегда содержится начало другой, а граница между ними так же незаметна, как граница Моря Аморфии, и так же остра, как шпага Кааврена. Наш читатель должен понимать, что наступило Междуцарствие. И в тот самый момент, когда Даро и Кааврен радовались своему счастливому спасению и тому, что они снова вместе, первые семена Страшных Эпидемий упали в землю Адриланки, Кэндлтауна, Нортпорта, Бранча и Тиринзата. Люди Востока были сильны, да и многие из них успели забыть о договоре, заключенном с императором. Кроме того, некоторые могущественные герцоги довольно быстро поняли, что Империи, ограничивающей их желания, больше не существует. Короче говоря, начиналась самая страшная,
