репертуара, подготовился особенно тщательно. Поскольку Андрюша давно привык к моим штучкам на сцене, я решил устроить хохму из-за кулис. Взял из детского спектакля деревянную лошадку, сел на нее и, когда глашатай провозгласил: «Сюда сейчас примчится вестник короля!» — показался Андрюшке в кулисе верхом на этой коняшке. Что с ним было, когда он увидел меня! Давясь от смеха, едва успел отвернуться от зрителей, чтобы прийти в себя, и прошипел мне: «Сволочь…» Потом делился впечатлением: «Я решил, что ты так поскачешь на сцену, и как представил себе это!» Но это было бы уже слишком. Андрей часто говорил мне: «Знаешь, что меня больше всего смешит? То, как ты трудишься над своими розыгрышами. Приходишь на полтора часа раньше положенного времени, разыскиваешь реквизит, грим, таишься, чтобы никто не видел… Я смеюсь над самой ситуацией».
С главным режиссером Театра сатиры Плучеком, О. Аросевой и А. Ширвиндтом
М. Державин и Т. Васильева в спектакле «Тартюф, или Обманщик» (1981)
Спектакль «Феномены» (1979) по пьесе Григория Горина
А я и правда готовился к розыгрышам старательно. Например, в спектакле «У времени в плену», который мы сыграли больше ста раз, я каждый раз (!) втихаря делал себе новый грим или находил какую-то особенную деталь костюма. То усы смешные наклеивал, то уши делал громадные, то нос с картофелину, то ноготь длиннющий прилаживал, то пуговицы на моем мундире вдруг отрывались и разлетались в стороны… В общем, Андрей постоянно ждал от меня очередной примочки.
Спектакль «Мы, нижеподписавшиеся» (1979)
Он играл в спектакле Всеволода Вишневского, а я белого офицера, который проверяет, действительно ли писатель белогвардеец, а не руководитель коммунистического восстания. Перед последним спектаклем Андрюша попросил: «Минь, давай сегодня без штучек…» — «Хорошо, конечно…» Но он специально пришел за кулисы, чтобы посмотреть на меня — проверить, все ли в порядке. Осмотрел с ног до головы. Все нормально — я в костюме: шинель царского офицера, на голове фуражка. Успокоенный, Миронов отправился на второй акт. А на меня уже заработал гримерный цех — в три секунды мне наклеивают заранее приготовленный парик: лысый, да еще с внушительной шишкой. Совершенно дикая лысина из какого-то детского спектакля. И перед моим выходом весь театр собирается за кулисами — смотреть, что будет…
Спектакль «Феномены» (1979)
С Андреем Мироновым в спектакле «Ремонт» (1975)
И вот я выхожу на сцену. У Андрюши грустные глаза — все-таки играем последний спектакль. Я крайне серьезно произношу свой текст: «А теперь рапорт юнкера Павловского полка…» — как и положено по роли, ставлю ногу на табуретку и, пристально глядя на Андрюшку, снимаю фуражку, вытираю лоб и надеваю ее обратно. Все, ничего больше… Он буквально захлебнулся от хохота, истерика началась, дальше говорить не мог. А коллеги ржут за кулисами… После спектакля Андрюшка все никак не мог успокоиться: «Что ж ты творишь, гад?! Ведь на тебя весь театр работает, и я каждый раз думаю, что же ты, мерзавец, опять учудишь…»
Да, это были необыкновенные люди — и Андрей Миронов, и Анатолий Папанов. Целая эпоха. Столько ролей мы вместе сыграли! Папанов был грандиозным артистом. И человеком. Немыслимо обаятельным, очень наблюдательным, нетрусливым, умеющим точно и остроумно ответить на любую реплику. Например, был такой случай. Валентин Николаевич Плучек улетел в Лондон на юбилей своего двоюродного брата — знаменитого английского режиссера театра и кино Питера Брука. В этот период Плучек ставил с нами спектакль «Вишневый сад», в котором были заняты все, как он называл, первачи: Папанов, Миронов, Аросева… Я играл Епиходова. И вот, вернувшись через несколько дней из Англии, художественный руководитель и главный режиссер театра пришел на репетицию и говорит: «Ну покажите, что вы здесь наработали…» Мы показали. И он вдруг вскипел и давай нас ругать последними словами: «Да это же совсем не то! Что за безобразие?!» — и так далее по нарастающей. Неожиданно его гневный поток прервал Папанов.
