Он перешел в кабинет, спотыкаясь по дороге о протянутые провода. В комнате, обставленной шкафами с пока что пустыми полками и еще не заслужившей наименования библиотеки, располагались два электрика, отдыхавших после сражения с обвешанной цацками люстрой, которая, несмотря на все усилия, не желала держать вертикаль и каждый раз отклонялась то в одну, то в другую сторону. Трудны указал на дверь. Работники помурыжились, но вышли, забирая с собой бутылки и бутерброды.
Ян Герман поднял лежащую на полу трубку.
— Трудны, — коротко представился он; он никогда не мог знать, кто звонит: поляк или немец.
— С вами тяжело связаться. — На сей раз это был поляк.
— Это ты?
— Нет, моя тетка. Слушай, пан, завтра, в час дня, у тебя на фирме.
— Чего вам надо на этот раз?
— Маргариток в садик. Завтра, в час.
— Что вас на этот раз припекло?
— Вот и поговорим.
— А вот чьи это были слухи, с прошлой недели? Ваши или тех, других?
— Какие еще слухи, я ничего не знаю. До свидания.
— Домой больше не звоните. Слышал? От дома держитесь подальше.
— Что, заразиться пан боится? До свидания.
3
"Трудны Экспорт-Импорт", частная транспортная фирма, располагалась в пригороде, на улице Вороньей, под номерами 25, 27, 29 и 31. Номер 25 — это была автомастерская, 27 вообще не существовало, а вот 29 и 31, старые складские помещения, соединялись и теперь служили гаражом; сами же склады четырьмя рядами длинных и низких строений тянулись за ним и по другой стороне площадки. Все это, включая и площадку, было окружено стеной переменной высоты, но никогда не ниже двух с половиной метров. С двора фирмы было три выхода: главные ворота со стороны Вороньей, куда въезжали и выезжали машины; железная калитка за складами, через которую можно было выйти прямо на берег реки, на другом берегу которой высились здания фабрики искусственных удобрений, в настоящее время производящей совершенно другие химикалии; а также задние двери мастерской, стена которой одновременно являлась и границей владений Трудны. Задние двери служили для того, чтобы шеф мог незаметно убраться из конторы, когда того требовала ситуация. Сама контора размещалась в надстройке над мастерской. Из ее окон были видны все принадлежащие фирме территории. Трудны верил в силу символов.
— Гляжу я это на ваши сияющие, бритвы не знающие рожи, и сам, блин, не знаю, плакать или смеяться.
— Вы, пан, Трудны, вечно какие-то сложности устраиваете, — худощавый блондинчик в плаще скривился с издевкой и отвел глаза от окна. На вид он, и вправду, был раза в два моложе Яна Германа; его же молчаливый напарник казался Трудному чуть ли не ровесником Конрада.
Ну почему каждый раз это дети войны? — вздохнул про себя Трудны, выпрямился на стуле и снял очки.
— Вы хотя бы по-человечески одевались. Так нет же, вечно черный плащ, кожаная куртка, берет набекрень. Мне уже люди говорят: к вам какие-то подозрительные пацаны прутся... Ну пускай он хотя бы руки из карманов вытащит; он что там, гранату без предохранителя держит или яйца мацает? Вы что думаете: это вам театр какой-то долбаный, киношка? Герои сраные, Бодо с Дымшей, чтоб вы скисли...
— И к чему весь этот базар, пан начальник? — Блондинчик вытащил и закурил сигарету; он сидел на стуле перед столом и что-то высматривал по углам, избегая встречаться с Трудным взглядом. Зато парень с побитым оспой лицом, который после слов хозяина еще глубже сунул руки в карманы куртки, горбился под замазанной бурой краской стеной у закрытых дверей кабинета. Он ужасно косил, и Трудны невольно представил гротескные картины уличных перестрелок, во время которых этот доходяга хвалится своим снайперским взором.
— Знаешь что, Гречны, ты бы меня не сердил, пожалуйста, только не сегодня; у меня как раз дома ремонт, только-только переехал, поэтому уровень терпимости к хамству и глупости у меня страшно понизился.
Гречны пожал своими худыми плечами.
— Пан же сам сердится. А оно же даже не от чего. Так, мелочевка.
— Если бы мелочевка, ты бы лично не припер. Тут что-то чертовски трефное.
— Нет, я совершенно пана не понимаю. Пан хоть раз на наших договорах прогорел?
— Если из за вас погорю, то потеряю все. Только с динамитом это уже был верх наглости. Я на что соглашался? На макулатуру: газетки там, листовки. А вы мне на машины ящики с взрывчаткой затарили. Водители узнали только потом, а ехали под восемьдесят; думал, они меня и линчуют на месте. Я вообще должен бы вас с лестницы спустить, а не разговоры вести.
— А интересно, откуда водилы это узнали? Пан, что ли, всем раззвонил?
— А оттуда узнали, что вы сами такими же желторотыми пацанами пользуетесь, которым мало того, что сами чуть ли не в штаны напустили, так еще
