— А тебе никогда не приходило в твою темную башку…
— Э, люди, он шевелится.
Я тут же перестал двигаться.
— Облажался, Лламет.
— Что за оскорбления? Его долбаная головешка едва держалась на плечах…
— Я же говорил, что его нельзя убить.
— Блин, это уже две бомбы с часовым механизмом. Он не может здесь оставаться. Делай с ним, что хочешь, но в Мехико он оставаться не должен.
— Ведь это изгнание, Назгул.
— Ну, если ты это так воспринимаешь.
— А как мне еще воспринимать? Ну, вставай, — Сантана пнул меня в бок. — Не притворяйся, Адриан.
— Ты же говорил, будто у него нет имени.
— Я говорил, что он не помнит имени. Адриана он присвоил себе сам. Лламет, подхвати-ка его.
И тот так подхватил, что у меня что-то хрустнуло в плече. Я мало чего видел; под веками кружили алые пятна. В обычной гравитации я бы наверняка не смог устоять.
— Может вы считаете… — хрипя, начал я.
— Заткнись, — буркнул Сантана.
Я попытался открыть глаза пошире; мое лицо было покрыто не до конца еще свернувшейся коркой крови, я разламывал ее каждым шевелением, каждым движением губ, шевелением век.
Сантана повернулся к Назгулу.
— Две ошибки за один день…
— Не хочется мне с тобой ссориться, — перебил его Назгул. — Если хочешь, возьми Лламета. Только прочь с моих глаз.
Я вновь запоздал со своим предложением. Я хотел что-то сказать, что-то прокричать, чего-то доказать, но пока собрал мысли в конкретные слова, прежде чем мне удалось набрать в легкие достаточное количество воздуха — как уже очутился в лифте, в клинической тишине спадая к Вратам, и никто не обращал на меня внимания; втиснувшись окровавленным клубком в угол, я тяжело дышал — а рядом Черный лениво переругивался с развеселившимся Лламетом.
— Что, великий Сантана, доигрался, а? А может, все-таки, стоило бы парочку раз эффектно издохнуть?
— Чтобы стать таким как ты сумасшедшим?
— Чтобы быть нормальным. Хе, у тебя все еще пугающе здоровые мысли.
— Так что?
— Добром тебе советую, умри парочку раз. И тебе сразу же станет легче.
— Слушай, ты кто, бля, на самом деле? Слепак?
Мы вышли сразу же над залом розетки. Сантана с Лламетом свернули и по узкому коридору прошли к входу одного из боковых столбов-опор. Я тащился за ними, как только мог скорее; ноги у меня путались, мысли и взгляд тоже путались. Я сам себя купал в багровых слезах.
Мы спустились к шестиугольнику номер четыре. Из одних его Врат на карминовое выходное поле как раз выезжал огромный, плоский танк в компании двух «харли-девидсонов». Длинноволосые мотоциклисты, визжа, перевирали какой-то рок-н-ролльный стандарт. Колонна проехала столб-опору, дала по газам и размылась в радуге противоположных Врат.
Возле нашей пороговой линии было написано условное название мира, который находился за ней, только я не успел сложить буквы в какое-либо осмысленное выражение; сама операция по перезанию горла весьма эффективно лишает тебя и способность концентрироваться.
Нас перебросило на какой-то луг. Притяжение тут же пригнуло меня к самой земле. Шок. Волшебное оздоровление. Воздух, без труда входящий и выходящий из легких.
— Ну, — махнул мне рукой Сантана, — ты не отставай. Здесь недалеко, в этой же последовательности.
— Вы хотите меня убить, — сказал я. — Прибить меня желаете. Избавиться от меня. Ведь жалеешь, что я бессмертный, правда? — Пальцы.
Тот в удивлении поднял брови.
— Что ты имеешь в виду? Ну? — идешь или не идешь? Или сам желаешь блуждать по Иррехааре?
— Иррехааре. Вечная ваша отговорка. На самом деле тут ничего не происходит.
Тем не менее, за ними я пошел. А что мне еще оставалось?
Мы проходили сквозь Врата еще четыре раза; все они располагались в одной последовательности гексагона.
Голая скала, бичуемая вихрем.
