Над тянущимися до самого горизонта болотами поднимался тяжелый, вонючий туман, ни солнца, ни неба не было видно. Вдали животные вопили криками человеческих страданий. Я ласкал крестовину своей Немочи.
— Ярлууууу! — раздался крик Кавалерра.
Что-то щелкнуло, треснуло. Целая серия скрежещущих звуков. Сопение. Плеск болотистой почвы. Я вышел из-за черного занавеса. Кавалерр разрубывал Терминатора на части. Я ждал, опираясь на ножнах. Тот вздохнул, спрятал меч. От тумана его левый глаз начал слезиться; он потер его пальцами. Я кивнул, подгоняя его. Мы вошли.
29. 3682801637
Внешняя Сторона — здесь нет никаких правил. Во всяком случае, их немного. Они представляют исключения в бесконечных последовательностях случайности — скелет, благодаря которому все это не распадается на незаметно мелкие частички информации о пустоте. Беспорядок этот достигает самих фундаментов Иррехааре: невозможно даже сказать, является ли Внешняя Сторона фактически единственным «миром», обладающим собственной сетью Врат, либо целой системой таких миров, независимой от вертикалей. Даже своеобразная градация хаоса, применяемая игроками, которые разделяют его по мере «удаления» от Внутренней Части — Круг Первый, Круг Второй… — даже она ошибочна и обманна. Впрочем, даже эти определения — «Внутренняя Часть», «Внешняя Сторона» — это всего лишь прекрасно звучащие названия, приданные условным зонам Иррехааре, поскольку хаос никак не ограничивается многомерными по своей структуре деревьями их рубежей, равно как и пучок вертикалей не занимает относительно Внешней Стороны привилегированной позиции. Комплементарность хаоса по отношению к «Внутренней Части» требует его максимального расщепления, поэтому нельзя утверждать, будто Внешняя Часть занимает какое-то конкретное место, что она «окружает» вертикали — Внешняя Сторона всегда находится там, куда не достигает действие уцелевших групп алгоритмов Иррехааре.
Мы стояли над берегом реки холодной лавы. Река была широкая, бурная, ее темно-рыжая кипень находилась в постоянном движении. В нее заныривали огромные трехголовые птицы, чтобы поймать стеклянных крокодилов; иногда даже двум головам одновременно удавалось подхватить зубатыми клювами по одному прозрачному пресмыкающему. Лава была настолько холодной, что даже до нас, стоящих на обрыве, метрах в двадцати от поверхности вязкой жидкости, доходили волны ледяного воздуха, от которого у меня горели легкие. Я отошел от обрыва, Кавалерр осмотрелся и сбежал за мной. Мой меч Немочь холодным камнем оттягивал руку.
Я предположил, что сейчас здесь стоит ночь, поскольку высоко в небе, в отсутствии солнца парила громадная Луна, хотя само небо было ярко- желтого цвета, и оно заливало землю потоками света, окрашенного горячим медом. Было ужасно жарко. Черная почва, в которую я погружался по самые щиколотки, была жирной и вспененной; когда я остановился на мгновение, засмотревшись на спутник, она со звериной жадностью начала засасывать мои ноги — по самые колени, освободился я с трудом. Луна же, от которой я не мог оторвать глаз, приплыла в этот фрагмент Внешней Стороны из мира триумфа космонавтики и коммунизма: ее лицо было лицом Отца Народов.
Предприятие, вне всяких сомнений требовало финансовых расходов в астрономическом масштабе, зато и эффект был потрясающий. С высоты на нас глядело мудрое и заботливое, хотя и суровое лицо Иосифа Сталина. Сейчас оно находилось в третьей четверти, и громадные искусственные горные цепи его бровей, носа и усов глубокой, резкой тенью безатмосферной ночи покрывали нивелированные равнины щек и подбородка. Общее впечатление портил лишь несколькосоткилометровый прыщ послеметеоритного кратера, выросший на одной из век Вождя.
Градусах в двадцати от серебряной физиономии генералиссимуса на небе бледнел негатив рекламы фильма с Ханаем Н'Гхотом.
Я дернулся, гневно зашипел, и земля меня отпустила.
«Самурай», — подумал я. Тем не менее, мне не удалось его локализовать. И я почувствовал противоестественное удовольствие, открыв такое ограничение.
— Куда теперь? — спросил я у Кавалерра.
Он показал прямо перед собой. Не имея возможности сориентироваться в здешней розе ветров, я назвал ту сторону завратной. Там поверхность почвы вздымалась довольно резко.
Прежде чем мы поднялись на плоскогорье, Внешняя Сторона сумела нас удивить еще трижды: неожиданными сменами температуры и давления на отрезке буквально в десятке метров, непостоянством перспективы и относительностью притяжения в зависимости от степени прищуривания глаз — если стиснуть веки, на меня действовало всего лишь 1/4 g. Понятное дело, что законы эти тоже были относительными и действовали только здесь и сейчас.
Щурясь, лунными скачками я преодолел подъем. Черная равнина была бесконечной, равно как не имела конца и река холодной лавы: до самого горизонта над ней кружили чудовищные птицы.
— Видишь? — запищал Кавалерр; его голос в здешнем давлении тоже подвергся мутациям.
Он имел в виду приближавшийся к нам против течения парусник. Мы спустились вниз по склону. Парусное судно двигалось очень медленно.
