на все наплевать, не мигнув глазом, он отдаст приказ бомбардировать всю деревню, если, благодаря этому, прикончит несколько наших. Вот и Ксаврасу нужны подобные картинки, ему нужна кровь невинных детей русского народа для русских матерей, для отцов и матерей на всем свете. Если бы Россия была той страной, в которой действует демократия, у нас уже давно была бы независимая Польша, потому что при голосовании никто не станет поддерживать убийц собственных внуков.
— Но ведь Россия не такая. Тогда почему же?
— Ради ненависти. Нас только боятся, а вот Кремль и боятся, и ненавидят. Неужто тебе кажется, что нам удавалось бы так свободно действовать в глубине России, если бы все эти простые люди послушно выполняли все приказы Москвы, если бы время от времени не прикрывали глаза? Труднее всего крошить монолит.
— И поэтому вы убиваете их детей?
— Да. Когда выпадает оказия, ею следует пользоваться.
После этого разговора Смит вышел из грота. Звезды светили очень ясно. Туч не было. Горы стояли молчаливые, достигающие небес, красивые настолько — что сжимало горло. Не хватало Луны, она восходила поздно ночью, но и так было светло. Из расположенного ниже леса исходил таинственный шепот, это только деревья и ветер, ветер и деревья. Завыл волк. Смит вздрогнул. Глушь. Он был уверен, то уверенностью, что рождается из каких-то иррациональных посылок, что никакой самолет-истребитель не пересечет сейчас звездного небосклона, никакой вертолет не замаячит своей тяжелой тушей над этим лесом. Не сейчас, не теперь. На самом краю тенистого силуэта горы щербатый клык руин замка. Одинокая башня, страж прошлого. А там, до самого края ночи — неизмеримые пространства, смертельно искушающие одним только своим существованием. Он стоял так долго, что ему начало казаться, будто он и вправду слышит их дыхание: медленное, глубокое и шелестящее. Кссаааааврааааас, Ксааааааааавраааааа...
(((
Через неделю после того, как они спустились с гор и свернули на восток, Михал оставил их почти что на целые сутки. По недомолвкам и умолчаниям оставшейся пары Смит сделал вывод, что Ксаврас уже близок. Утром они встретились с еще одной небольшой группой выжрыновцев: пятеро мужчин с носилками, на которых несли какого-то старика. Остановились переговорить. Айен слушал внимательно; все сильнее и сильнее росла в нем уверенность в близости Неуловимого.
Двадцать первого вступили в густой лес. Михал вытащил откуда-то коротковолновую радиостанцию и на ходу разговаривал через нее — ясное дело, по-русски. Связь до сих пор оставалась для АСП серьезной проблемой, любой сигнал приличной мощности мог привлечь на легкомысленных выжрыновцев вражеские бомбардировщики; вынужденная осторожность привела к ограничению сообщений посредством радиоволн только лишь на малых расстояниях, использованию передатчиков только лишь малой мощности, хотя иногда рельеф местности позволял и большее.
Было восемь часов утра.
— Так что? — спросил Смит идущего рядом Яна, потому что на сей раз в разведку ушел Анджей. — Сегодня?
Ян кивнул.
Тем временем, лес был самым обыкновенным; густой подлесок мешал идти, кроны деревьев — уже совсем зеленых, заслоняли солнечные лучи, но и так было тепло, день, похоже, будет жарким; пот стекал по спине Айена — он снял куртку и свитер и остался в одной майке. Во все горло пели птицы. Михал, опередивший Смита метров на десять, смеялся в микрофон радиостанции.
Из-за дерева на мгновение показался высокий бородатый тип, держащий в руке влод с двойным рожком; Михал кивнул ему. Мужик сплюнул, сунул в рот два пальца и свистнул. Ян на это скорчил мину и выразительно постучал пальцем по виску. Мужик ответил непристойным жестом и вновь скрылся в зеленке.
Появилось нечто вроде тропинки. Они свернули на нее. Местность начала снижаться, сделалось посветлее, потому что деревья росли здесь пореже, между их стволами была видна расположенная ниже местность — они спускались в долину.
Дорогу им загородил какой-то лилипут с мокрой головой; Михал на мгновение приостановился, тихо обменялся парой слов — коротышка в этот момент вытирал волосы серой тряпкой.
И вдруг все замерли. Дезориентированный Смит разглядывался по сторонам, глянул на застывшего на половине шага Яна, который скривил голову, как бы прислушиваясь к чему-то. Но повсюду царила самая обыкновенная лесная полутишина; ничего особого Смит не слышал.
— Бляха-муха... — шепнул коротышка и сломя голову бросился вниз по тропе.
— В лес! — заорал Михал, поспешно исполняя собственный же приказ.
Ян потянул американца за собой.
— Что... — начал было тот, но больше не произнес ни слова, потому что на них свалилось небо.
Смит лежал на сырой земле, под папоротниками, ничего не видя впрочем, глаза у него и так были плотно закрыты. Земля под ним тряслась, словно от несинхронизированных вулканических извержений; если бы он поднял голову и веки, то увидал бы колышащиеся деревья — пока же что слышал их грозный треск. Но и его он слышал как-то невыразительно, потому что уши были заткнуты грохотом, настолько сильным, что доставляющим боль, шедшим через лес со всех сторон нарастающими, тяжелыми волнами. Человек не в состоянии представить подобной напряженности звука, пока сам ее не испытает
