переводить их в слово и рисунок. Ее любовь к природе и привычка к наблюдению были так велики, что, живя и учась в Петербурге, она пользовалась каждым свободным днем, чтобы уехать за город. Ранней весной она отправлялась в деревню. И уже поздней осенью возвращалась в свой „каменный карман“, как она называла свое пребывание в городе»[120]. Близкая подруга Гуро Варвара Малахиева-Мирович вспоминала о ее сверхъестественной способности воспринимать одушевленность природы: «Так же ощущала стихийных духов и души деревьев, особенно сосен, Елена Гуро»[121].
Понятно, почему Гуро была восприимчива к идеям Успенского об одухотворенности мира, которая открывается тонким поэтическим душам, интуитивно проникшим в тайну четвертого измерения. В «Tertium Organum» тот пишет: «Поэт понимает, что мачта корабля, виселица и крест сделаны из разного дерева. Он понимает разницу камня из стены церкви и из стены тюрьмы. Он слышит „голоса камней“, понимает речи старинных стен, курганов, развалин, рек, лесов и степей. Он слышит голос безмолвия»[122]. Так же близка была ей мысль о том, что в мире четвертого измерения нет места смерти. О чем она и писала в «Щебете весенних» и многих других произведениях.
Но не стоит думать, что подобный строй мыслей был чужд соратникам Гуро по футуризму. Прежде всего его разделял Михаил Матюшин. Однако и другие кубофутуристы, которые воспринимали оккультизм Успенского скорее как «науку будущего», отбросившую шоры буржуазного рационализма, все же не были глухи к его мистической стороне.
Заумь – оружие перемен
Самым энергичным и целеустремленным из них был Алексей Крученых. Именно он создавал и разрабатывал вместе с Хлебниковым новый поэтический язык – заумь, пытаясь освободить слово от оков рациональности. В статье «На пути к новому слову» в сборнике «Трое», посвященном памяти Гуро, Крученых писал: «Ясное и решительное доказательство тому, что до сих пор слово было в кандалах, является его
Неудивительно, что Крученых в поисках нового языка опирался на Успенского. Оккультист настаивал: язык не способен отразить истинную реальность мира, которая открывается в четвертом измерении, он является «страшным тормозом», сорвать который можно лишь «путем образования новых понятий»[124]. Но поэт предлагал более радикальный выход – вовсе освободить язык от рациональной мысли, использовав слово как инструмент «непосредственного постижения».
Успенский делал щедрый жест в сторону искусства, отдавая ему пальму первенства в создании языка будущего[125]. Матюшин цитирует этот пассаж из «Tertium Organum», то же самое делает и Крученых, практически открывая им свою статью. Подобно соратнику по футуристскому цеху, он вольно переставляет предложения в цитате, но для него важен несколько иной акцент. Он напрямую связывает «новый язык» с обретением «высшей интуиции» (четвертой единицы психической эволюции Успенского) и раскрывает собственное ее понимание: «Слово шире смысла. Слово (и составляющие его – звуки) не только куцая мысль, не только логика, но главным образом заумное (иррациональные части, мистические и эстетические…)»[126].
Вслед за Матюшиным Крученых поднимает на щит французских кубистов за то, что они открыли путь в иную реальность: «неправильная перспектива дает новое 4-е измерение (сущность кубизма)»[127]. Но считает, что русские поэты-футуристы («баячи») пошли еще дальше в этом направлении. Они «открыли: что неправильное построение предложений (со стороны мысли и гранесловия) дает
В заключительных пассажах статьи Крученых демонстрирует, что он полностью разделяет оккультные предпосылки автора «Tertium Organum»: «Раньше мир художников имел как бы два измерения: длину и ширину; теперь он получил глубину и выпуклость, движение и тяжесть, окраску времени и пр. и пр. Мы стали видеть здесь и там. Иррациональное (заумное) нам так же непосредственно дано, как и умное»[129]. Более того, он делает из этих предпосылок практические выводы. «Субъективная объективность – наш путь. ‹…› Мы рассекли объект! Мы стали видеть мир насквозь. ‹…› мы можем изменить тяжесть предметов (это вечное
Магия новых слов порождает эти тектонические перемены потому, что подошли сроки: «Наше речетворство вызвано
