современного искусства ничего не заимствует из арсенала оккультных и ориентальных идей и практик. Это и наши Владимир Сорокин и Олег Кулик, и итальянец Ромео Кастеллуччи, и бельгиец Ян Фабр, и американки Лана и Лили Вачовски, и британец Дэмиен Хёрст.
Оборона идентичности
Масскульт стремится присвоить и монетизировать эзотерику, религии Востока хотят вернуть похищенное. В их борьбе есть справедливое желание помешать Западу адаптировать их религиозные и культурные ценности под собственные нужды. Как показано в нашей книге, этим грешили все – от теософски настроенных символистов до писателей-битников. Первых вразумлял Свами Вивекананда, вторых – Д.Т. Судзуки. В трудах палестинца Эдварда Саида, преподававшего в Колумбийском университете, подробно описано, как европейские авторы и политики имперских времен искажали восприятие Востока в угоду своим эстетическим пристрастиям и политическим интересам и как это продолжается по сей день. Его главная работа «Ориентализм» (1978) показалась настолько убедительной Западу, отягощенному постколониальным комплексом вины, что само понятие «ориентализм» приобрело негативные коннотации[347].
Но одно дело отстаивать аутентичность, и совсем другое – табуировать возможные интерпретации. Именно с последним и столкнулся Питер Брук, поставивший «Махабхарату». Его индийские критики опирались на концепцию Саида, но подменяли суть спора. Они боролись не за аутентичность индуизма, а против права художника интерпретировать материал для включения его в универсальный культурный синтез. Во многом эта критика была вызвана тем, что перед лицом наступающей глобализации ими овладел страх раствориться в ней. Потерять свою национальную и религиозную идентичность. Натыкаясь на эту фобию, рациональные аргументы Брука и Карьера о том, что они не стремятся исказить индуизм, а хотят сделать «Махабхарату» понятней для мира и включить ее в сокровищницу мировой культуры, теряли свою убедительность.
Иррациональный страх мешает встрече и толкает к бегству. В случае хиндутвы и других религиозных и националистических движений подобного рода это бегство в прошлое. Такое бегство предполагает фундаменталистское отношение к религии, когда она оберегается от любого вмешательства извне, будь то художественная интерпретация (как в случае с Бруком) или научный анализ (как в случае с книгой Уэнди Донигер «Индусы», недавно запрещенной для публикации в Индии)[348].
В принципе оборона идентичности не может нанести вреда тем, кто обвиняется в нападении. Напротив, их популярность в мире растет. «Махабхарату» пересмотрело огромное количество людей (до сих пор Жан-Клод Карьер ездит по миру с лекциями, на которых в одиночку разыгрывает сцены из своего знаменитого текста). Книги Донигер издаются все новыми тиражами в Европе и США. Напротив, вред наносят себе сами обороняющиеся. Изоляционизм и отказ от диалога искажают религию, которая, добровольно заточившись в догматическое гетто, превращается в бледную тень себя самой.
Разве что порой такой изоляционизм действительно противостоит вульгаризации и коммерциализации индуизма среди широкой западной публики. Каталогизация асан в
Сделаем выводы: и в наше стремительно меняющееся время оккультно-ориентальный синтез увлекает художников-экспериментаторов, которые продолжают грезить о будущем преображении человечества. Правда, в отличие от оккультных утопий Кандинского, Малевича и ориенталистских грез Сэлинджера и Керуака их надежда прячется под защитным слоем иронии.
Вопреки пробудившимся национализму и фундаментализму, эта надежда по-прежнему окрашена в универсалистские тона, предлагая себя всему миру.
Сноски
1
