есть у них такое свойство… Так что вот так. Только траурные метки на руках и выжгла. С тех пор перерожденцы для Эви больной вопрос. Ну и с дядей не того… не в тёплых отношениях.
— Да уж наверно…
Я почесала за ухом и подавила желание нырнуть в повозку. Помочь я не могу, посоветовать тем паче… Лучше пирожков ей притащу, как на месте распакуемся.
До этого самого места, где власти города разрешили поставить шапито, добирались ещё долго. Сразу после заставы началось огромное пепелище с единственной расчищенной дорогой — ухабистой, мокрой, грязной. В этой самой грязи по обочинам сидели улыбающиеся оборванцы, от мала до велика, обоих полов, и пытались торговать — кто опалёнными предметами, кто скудным урожаем, кто собой. Оплату при этом брали не золотом или серебром, а чем-либо таким же «натуральным»: шел праздник Правого месяца, и обмен дарами Великого Апри приравнивался к молитве. И, поскольку в театре нашлось немало, «истово верующих», особенно среди молодых мужчин, караван плёлся довольно вяло.
Пошел дождь. Дорогу размыло окончательно, некоторые повозки пришлось вытаскивать металлическими волами. Затем начался порт — огромное пепелище, на котором в беспорядке строились временные бараки и склады. Потом караван подошел к реке. Когда примерно половина повозок укатила по мосту вперёд, раздался протяжный свист. Мост перегородили, оставив половину театра торчать у самой кромки воды. Пришлось ждать, пялиться на поднятые в воздух части переправы, и проплывающее между ними огромное нечто, похожее не то на рыбину, не то на доску с хвостом. За рекой дело пошло веселее — дождь закончился, да и город стал, собственно, городом, в котором росли двух-трех этажные усадьбы. Именно росли: их деревянные стены вились по каркасам, выплетая окна и двери, а толстые листья сливались в фигурные крыши.
Главное шапито поставили на огромной Новой площади, а по сути — пустыре, который возник там, куда зимой перекинулся бушевавший в порту пожар. Место пустовало, поэтому жилые шатры разместили неподалёку от шапито, и… обнесли забором. Так захотел Дарн, потому что «нечего кому попало рыться в отходах театральной кухни, да и вообще». Жаль, потому что лесные белкокрысы вполне съедобны, и не я одна ими баловалась для разнообразия. Вдруг и городские ничего?
Едва караван расквартировался, зарядил беспросветный мглистый дождь. Его тут же назвали благословением Апри, несущим урожай. Артисты повыбегали с радостными воплями, утянули следом меня. Победив искушение собрать как можно больше влаги про запас, я присоединилась к веселью, и… тут же простыла. Опять. Потому что это дома болезни меня не брали, а здесь постоянно липла какая-нибудь зараза. Слава богам, мелкая.
— У тебя же представление послезавтра! — пыхтела Эвелин, исступлённо размалывая в ступке волосатые плоды с кислым запахом, — ну как так можно, а! Расчихаешься на сцене, и чего будет? Все иллюзии прахом, Дарн в ярости, а мне тебя откачивай опять!
— Да, да. Ужасно… а, может, отменим моё участие? — с надеждой прогундосила я.
Эвелин перервала стук. Сжав губы, она посмотрела исподлобья и помахала в воздухе тонким запястьем, на котором виднелись золотистые завитки Орр.
— Чегой-то делаем? Здрава будь, Кети. Ну-ка ну-ка… — в шатер припыхтела вторая лекарка, Кора, с корзиной свежего белья, — чегой-то ты там толчёшь, деточка?
Тяжело вздохнув, Эвелин отставила ступку.
Базарная площадь находилась совсем недалеко. В домах, что обступили её, оказалась и небольшая лекарская лавка. Там кислая Эвелин приобрела для меня какой-то спрессованный порошок и жидкость, которая воняла тухлой рыбой даже через стекло. Слава богам, лекарка не заставила меня потреблять эту дрянь на месте, и даже согласилась на предложение немного пройтись по ярмарке.
Вместо ковров, расстеленных на земле, в Мерран торговали с высоких прилавков под навесами. Многие из них сейчас пустовали, и не удивительно: первый урожай этого года пропал почти полностью, ведь после Эпидемии убирать его стало некому. И всё же, торговля шла, причём довольно бойко; продавали, в основном, одежду и всякий хлам.
— Ооо, глянь какая штука! Давай купим для Хели? Деньги верну! — не сдержалась я.
Хотя будет ли Дарн мне платить? А, не важно. Если нет, реквизит какой-нибудь продам. Потому что клетка-гнездо из ореха каменного дерева нужна, как воздух! Ведь хозяйка, у которой меня разместили, оказалась театральным Ткачом. По привычке, она держала нескольких швейных пауков и гусениц — просто так, словно полезных домашних питомцев.
— Ох, ты бы знала, как меня задолбало этих её насекомых из койки выковыривать! Буквально вот сегодня просыпаюсь, а на ногах пригре… Эв! Эв. Э- ээв? Ку-ку!
Лекарка будто окаменела. Потирая запястья, она смотрела поверх прилавков. Проследив за её взглядом, я увидела широком деревянный настил и толпу перед ним. На «сцене» стоял хорошо одетый господин, или, как говорили в Мерран, мастер, а за ним в рядок стояли Перерожденцы и несколько солдат. По самому центру этого ряда виднелись клетки с полуперерожденцами, которых мы видели на заставе. И которые, если верить Маро, пробудили в Эвелин тяжелые воспоминания.
— Ммм, ладно, неважно. Пошли домой, жрать охота очень. Слышь меня, Эв? — я потянула её за запястье, — Э-ээв! Да Эвелин же! Пошли, говорю!
