спина выпрямилась, лицо обрело надменное и даже грозное выражение. Услышав приветствие Масапо, он повернулся к нему и сказал:
– Что я слышу? Вождь амасома желает доброго дня умфоказе и шелудивой гиене? С чего бы? Не потому ли, что неблагородный умфоказа вдруг сделался благородным, а шелудивая гиена обзавелась тигровой шкурой? – Он свирепо глянул на Масапо, как настоящий тигр.
Я не расслышал ответа Масапо. Пробормотав что-то неразборчивое, он повернулся уходить и при этом – уверен, нечаянно – врезался в Нэнди: упав навзничь, она выпустила из рук ребенка, и тот довольно сильно, до крови, ударился головкой о камень.
Садуко прыгнул на Масапо и огрел того по спине небольшой тростью, которую нес в руке. Масапо на мгновение остановился, и я решил: быть схватке. Если и был у Масапо порыв дать сдачи, он тотчас угас: не сказав ни слова и даже видом своим не выказывая возмущения нанесенным оскорблением, он с места перешел на неуклюжий бег и скрылся в вечерних тенях. Мамина же, наблюдавшая за этой сценой, рассмеялась.
– Пф-ф! Муж мой велик, да труслив, – сказала она. – Однако уверена, он толкнул тебя случайно, женщина.
– Ты говоришь со мной, жена Масапо? – спросила с кротким достоинством Нэнди, поднявшись на ноги и взяв на руки пострадавшего малыша. – Если так, то обращаться ко мне следует не иначе как инкосазана Нэнди, дочь Черного владыки и жена господина Садуко.
– Прости меня, – покорно и с почтением ответила Мамина, явно испугавшись. – Я не знала, кто ты, инкосазана.
– Твое извинение принято, жена Масапо. Макумазан, прошу тебя, дай мне воды обмыть голову ребенка.
Воду принесли, и вскоре, когда стало ясно, что малыш в порядке и на голове осталась лишь царапина, Нэнди поблагодарила меня и удалилась к своим хижинам, на прощанье сказав с улыбкой мужу, чтобы не провожал ее, поскольку у ворот крааля ее дожидаются слуги. В итоге Садуко и Мамина остались со мной. Садуко долго говорил – у него накопилось много того, что он хотел бы поведать мне, но я все время чувствовал, что его сердце было не со мной, а с Маминой, которая сидела с нами, загадочно улыбаясь и лишь время от времени вставляя словечко, будто извинялась за свое присутствие.
В конце концов она поднялась и со вздохом сказала, что должна возвращаться в лагерь амасома, чтобы позаботиться об ужине Масапо. Уже почти совсем стемнело, и, помнится, время от времени небо подсвечивали молнии – приближалась буря. Как я и пред полагал, Садуко тоже встал, сказав мне, что мы увидимся завтра, и удалился вместе с Маминой. Он шел словно во сне.
Несколько минут спустя мне пришлось оставить свои фургоны, чтобы осмотреть одного из волов, проявлявшего признаки какой-то болезни и из предосторожности привязанного немного поодаль от остальных. По привычке охотника двигаясь тихо, я дошел до того места, где за зарослями акации было привязано животное. Едва я достиг тех зарослей, широкий сполох молнии осветил все вокруг, и я увидел Садуко: сжимая в объятиях прильнувшую к нему Мамину, он страстно целовал ее.
Я развернулся и пошел к своим фургонам, ступая еще тише, чем по пути сюда.
Должен добавить, утром я выяснил, что с тем моим волом ничего серьезного не было.
Глава X
Разоблачение
После этих событий на какое-то время воцарилось относительное спокойствие. Я посетил хижины Садуко – надо сказать, превосходные, – у которых сидело довольно много его соплеменников, выказавших искреннюю радость при виде меня. Здесь я узнал у госпожи Нэнди, что ее малыш, которого она нежно любила, почти не пострадал во вчерашнем происшествии. Садуко же, словно принц, в сопровождении нескольких видных мужчин, рассказал мне, что помирился с Масапо и принес ему извинения, так как понял, что тот не хотел оскорбить принцессу, его жену, и толкнул ее случайно. Садуко добавил, что теперь они с Масапо – добрые друзья, что весьма важно для Масапо, которого не слишком жаловал король Панда. Я сказал, что рад слышать это.
Выйдя от Садуко, я отправился навестить Масапо. Тот встретил меня с восторгом, как, впрочем, и Мамина. Я с удовольствием заметил, что отношения этой пары, по-видимому, стали намного лучше, чем мне рассказывали, поскольку Мамина только при мне два раза обратилась к мужу с очень нежными словами и была к нему внимательна и предупредительна. Масапо тоже пребывал в превосходном настроении, потому что, как он признался мне, старая ссора между ним и Садуко полностью улажена и их примирение закреплено обменом подарками. Он прибавил, что очень рад этому, ведь Садуко теперь – один из самых могущественных людей в стране и мог бы сильно навредить ему, если бы захотел. В особенности когда некий тайный недоброжелатель недавно распустил слух о том, что он, Масапо, является врагом королевского дома и злодеем, промышляющим колдовством. В доказательство их дружбы Садуко пообещал, что разберется и накажет клеветника.
Итак, я поздравил Масапо и ушел, «неистово размышляя», как говорят французы. Назревала трагедия – в этом я был твердо уверен: погода была слишком тихая, чтобы она могла долго продержаться. Это было затишье перед бурей.
Но что я мог сделать? Сказать Масапо, что видел его жену в объятиях другого? Это не мое дело – следить за поведением жены Масапо. Да к тому же оба они наверняка станут все отрицать: свидетелей ведь у меня не было. Сказать ему, что примирение с Садуко не было искренним и что ему следует быть осторожным? А откуда мне знать, что оно не искреннее? Может, в планы Садуко входило подружиться с Масапо, а если я вмешаюсь, то лишь наживу себе врагов и прослыву лжецом, преследующим некую тайную цель.
Отправиться к Панде и поверить ему свои подозрения? Однако он слишком занят более важными заботами, чтобы слушать о моих, а если и станет слушать, лишь посмеется над моими тревогами о подобных пустяках. Нет, ничего поделать было нельзя, только вести себя смирно и ждать. Очень возможно, что я ошибся и все само собой образуется, как это часто бывает.
