вниз по склону к рядам узуту. Копья свои они держали наконечниками вниз. Поначалу я решил, что исигкоза самовольно бросились в атаку, но затем увидел, что ряды узуту расступились принять их, не издав ни единого приветственного возгласа.
– Предательство! – воскликнул я. – Кто это?
– Садуко с солдатами амакоба, амангвана и другими. Я узнал их по прическам, – ледяным тоном проговорил Мапута.
– Хочешь сказать, что Садуко со всем своим войском переметнулся на сторону Кечвайо? – взволнованно спросил я.
– А что еще, Макумазан? Садуко предатель, с Умбелази все кончено. – И он быстро провел рукой по своему рту – жест, имевший единственное значение у зулусов.
Я со стоном опустился на камень: мне все стало ясно.
Очень скоро от узуту донеслись яростные победные крики, и вновь их воинство, подкрепленное полками Садуко, двинулось на склон. Умбелази и примкнувшие к нему из партии исигкоза – полагаю, их осталось не более восьми тысяч, – не стали дожидаться резни. Они побежали! Они обратились в позорное беспорядочное бегство, смели на ходу тонкий левый «рог» наступавших лишь потому, что превосходили их числом, и, огибая наш холм, потянулись окольным путем в сторону берега Тугелы. К нам, на вершину холма, прибежал их гонец.
– Вот слова Умбелази, – задыхаясь, проговорил он. – О Бодрствующий в ночи и Мапута! Умбелази умоляет вас исполнить просьбу короля и задержать узуту. Тем самым дать принцу и тем, кто с ним заодно, позволить выиграть время и бежать с женщинами и детьми в Наталь. Его главный военачальник Садуко изменил ему и с тремя полками переметнулся на сторону Кечвайо, а потому против многих тысяч узуту нам уже не устоять.
– Отправляйся к принцу и скажи, что Макумазан, Мапута и полк амавомба сделают все, что в их силах, – спокойно ответил ему Мапута. – И еще передай. Нас мало, а войско у Кечвайо большое, поэтому пусть переправляет за Тугелу женщин и детей как можно скорее.
Гонец метнулся прочь, но, как узнал я впоследствии, до Умбелази не добрался – беднягу убили в пяти сотнях ярдов от того места, где мы стояли.
Мапута отдал приказ, и амавомба выстроились в три линии: тринадцать сотен воинов в первой, тринадцать сотен во второй и примерно тысяча бойцов в третьей. Позади следовали триста или четыреста юношей-носильщиков. Мне определили место точно в середине второй линии, откуда, сидя верхом на лошади, как предполагалось, я своим видом буду вдохновлять воинов.
В этом боевом порядке мы выдвинулись на несколько сот ярдов влево, по-видимому с целью вклиниться между бегущими и преследующими их узуту, или если последние предпочтут обойти нас, то угрожать их флангу. Военачальники Кечвайо недолго оставляли нас в сомнении о своих замыслах. Главные силы их армии сместились вправо для преследования бегущего врага, но три полка, каждый по две с половиной тысячи копий, остановились. Прошло минут пять, в течение которых они перестраивались, как мы, в три линии, держа дистанцию между полками в шестьсот ярдов.
Эти пять минут показались мне бесконечно долгими и, возможно, последними для меня на земле. Я попытался собраться с мыслями, однако странное дело: мысли мои разбегались – как и взгляд мой, мысли мои блуждали. Я оглядел ряды ветеранов амавомба и заметил: они спокойны и даже как будто торжественны, как люди, приготовившиеся к смерти. Ни капли страха не было в их облике. Еще я заметил, как стоящие рядом со мной воины делятся с соседями понюшками табаку, передавая табакерки. Два седовласых воина, по-видимому давнишние друзья, пожали друг другу руки, словно расставаясь перед долгим путешествием. Двое других негромко обсуждали, много ли нам удастся истребить врагов, прежде чем те истребят нас.
– Все зависит от того, – говорил один, – пойдут они на нас полк за полком или же все три разом, и если последнее, значит ума у них хватает.
Офицер велел им соблюдать тишину, и разговор прервался. Мапута прошел по рядам, раздавая приказы командирам. Издалека своим высохшим телом, полузакрытым боевым щитом, который он держал перед собой, Мапута напоминал большого черного муравья, тащившего что-то в челюстях. Он подошел к тому месту, где верхом на лошадях сидели мы со Скоулом.
– А, вижу, ты готов к бою, Макумазан! – воскликнул он бодро. – Я же говорил, что ты не уйдешь отсюда голодным, не так ли?
– Мапута, – попытался урезонить его я, – какой от всего этого прок? Умбелази разбит, твой полк не принадлежит его войску, зачем посылать всех этих людей, – я показал рукой, – на верную гибель? Почему бы не отойти к реке и не попытаться спасти женщин и детей?
– Потому, Макумазан, что мы с тобой должны отправить на верную гибель побольше вон тех. – И он вытянул руку в сторону плотных рядов наступавших узуту. – Однако, – добавил он с оттенком раскаяния, – что тебе до наших распрей. У тебя и твоего слуги есть лошади – скачите что есть духу к нижнему броду и спасайте свои жизни.
Тут на помощь мне пришло чувство собственного достоинства белого человека.
– Нет, – был мой ответ. – Я не сбегу, когда другие остаются биться.
– Я и не сомневался, Макумазан, ведь ты наверняка не хочешь, чтобы тебе дали новое и скверное прозвище. Что ж, амавомба тоже не побегут и не станут предметом насмешек в народе. Король приказал нам попытаться помочь Умбелази, если он будет терпеть поражение. Мы подчиняемся приказам короля и умрем, сражаясь на своем посту… Макумазан, как полагаешь, можешь попасть вон в того здорового парня, который скоро глотку сорвет, осыпая нас оскорблениями? Буду тебе весьма признателен, потому что он мне совсем не нравится. – И старик показал мне на командира, который с важным видом расхаживал перед фронтом первого полка узуту ярдах в шестистах от нас.
– Попробую, – ответил я. – Правда, далековато… – Я слез с лошади, забрался на груду камней и, положив цевье на самый верхний из них, сделал глубокий вздох, тщательно прицелился, задержал дыхание и нажал на спуск. Секундой позже наш обидчик широко раскинул руки, выронил копье и упал
