Нэнди изумленно ахнула (не удержался и я), но Мамина рассмеялась и продолжила:
– Да, король, это были настоящие причины, о которых я позабыла. Я оставила Садуко по его приказу, потому что он хотел сделать подарок принцу. К тому же я ему надоела: по нескольку дней подряд не говорил он со мною, сердясь за то, что я ссорилась с Нэнди. Кроме того, была еще причина, о которой я забыла сказать. У меня не было детей, а потому я думала, что это не имеет значения, уйду я или останусь. Если Садуко пороется в своей памяти, то он вспомнит, что мы с ним об этом говорили.
И вновь она посмотрела на Садуко, и тот поспешно ответил:
– Да-да, я говорил ей, что не хочу держать в своем краале бесплодных коров.
На этот раз некоторые присутствующие откровенно рассмеялись, но Панда нахмурился.
– Сдается мне, – сказал он, – что уши мои набили ложью, но где здесь правда, я сказать не могу. Что ж, если женщина оставила мужчину по его собственному желанию и ради соблюдения его интересов, как она утверждает, значит вина лежит на нем, а не на ней. А посему это дело закрыто. Теперь, женщина, что ты можешь рассказать о колдовстве, которое, как утверждают, ты использовала против покойного принца и тем самым вынудила его развязать войну в стране?
– Думаю, меньше, чем ты хотел бы слышать, о король, и мне… неловко говорить об этом, – ответила она, скромно опустив голову. – Единственное колдовство, которым я пользовалась, живет здесь, – она коснулась своих прекрасных глаз, – и здесь, – она коснулась своих изящно изогнутых губ, – и в моем бедном теле, которое некоторые находят прекрасным. Что же касается войны, то какое отношение к войне имею я, женщина? Я никогда не говорила с Умбелази, который был мне так дорог, о войне, ни о чем таком не говорила, кроме… – Она подняла голову, по щекам ее бежали слезы. – Кроме как о любви. Скажи, неужели только за то, что Небеса одарили меня красотой, которая привлекает мужчин, меня надо казнить как колдунью?
Ни у Панды, ни у кого другого не нашлось ответа на этот аргумент. К тому же все хорошо знали, как лелеял Умбелази свои честолюбивые мечты о наследстве задолго до знакомства с Маминой. Так отпало и это обвинение. Осталось первое, самое тяжкое, – в убийстве ребенка Нэнди.
Только теперь, когда огласили это последнее против нее обвинение, я впервые заметил тревогу, появившуюся в нежных глазах Мамины.
– О король, – сказала она, – ведь с этим делом покончено давным-давно, еще когда великий ньянга Зикали разоблачил колдуна Масапо, бывшего мне мужем, и Масапо казнили. Разве меня нужно снова судить за это?
– Не совсем так, женщина, – ответил Панда. – Зикали только выведал, что преступление было совершено при помощи яда, а поскольку яд нашли у Масапо, его и казнили как колдуна. Однако не исключено, что яд применил не он.
– Тогда королю следовало бы подумать об этом прежде, чем убивать его, – пробормотала Мамина. – Но вот что я вспомнила: Масапо всегда враждебно относился к дому Сензангаконы.
Панда ничего не ответил на это последнее замечание, быть может, потому, что оно было неопровержимым, даже в стране, где считалось обычным делом сначала убить подозреваемого в колдовстве, а уж потом расследовать, действительно ли он был в нем повинен. А может, король счел благоразумным проигнорировать предположение, что Масапо вдохновила личная вражда. Панда лишь взглянул на свою дочь – Нэнди поднялась и сказала:
– Отец, ты позволишь мне вызвать свидетеля по делу об отравлении?
Панда кивнул, и Нэнди сказала одному из советников:
– Позовите мою служанку Наану, она ждет за оградой. Советник вышел и вскоре вернулся с пожилой женщиной, которая, как выяснилось, была нянькой Нэнди и, так и не выйдя замуж вследствие некоего физического недостатка, осталась служанкой в их семье навсегда. Ее знали все и уважали за скромный образ жизни.
– Наана, – обратилась к ней Нэнди, – тебя привели сюда, чтобы ты повторила королю и его совету то, что рассказала мне о женщине, заходившей в мою хижину незадолго до смерти моего первенца, и о том, что она там делала. Сначала скажи, присутствует ли здесь эта женщина?
– Да, инкосазана, – ответила Наана. – Вот она сидит. Как такую не узнаешь? – С этими словами она показала на Мамину, которая ловила буквально каждое ее слово.
– Тогда расскажи об этой женщине и о том, что она сделала, – попросил Панда.
– Слушаюсь, о король. За две ночи до того, как ныне покойный ребенок заболел, я видела, как Мамина прокралась в хижину госпожи Нэнди. В той хижине спала я, а хижина большая, и я лежала в углу, куда не доставал свет очага. В тот момент госпожи Нэнди и ее сына в хижине не было. В женщине той я узнала жену Масапо Мамину, она приятельствовала с инкосазаной и пришла ее навестить, так мне подумалось, и я не стала себя обнаруживать. Сначала я не придала значения тому, что она посыпала чем-то маленькую циновку, на которой обычно спал малыш: я решила, что это какое-то лекарство, потому что слышала, как она обещала инкосазане порошок, который выведет насекомых. Потом она подсыпала порошок в стоявший у очага сосуд с теплой водой для купания малыша и все время шептала какие-то слова, но я не разобрала, какие именно. А еще она сунула что-то в солому у входа. Все это показалось мне странным, и я было хотела окликнуть ее, но не успела, Мамина ушла. И так вышло, о король, что почти сразу ко мне в хижину явился посланник с известием о том, что в своем краале, а он в четырех днях пути от Нод венгу, умирает моя старая мать и что она умоляет меня прийти повидаться с ней в последний раз. Я совсем забыла о Мамине с ее порошком и бросилась искать принцессу Нэнди. Я умолила ее отпустить меня с посланником к моей матери, и она разрешила мне уйти, сказав, что я могу не возвращаться, пока не похороню мать.
