Жар предательства

Он развернул меня к себе лицом и стал пылко целовать. Близость его тела, его ладони, скользнувшие под мою футболку и поглаживающие мне спину, его возбуждающаяся плоть, обжигающая мое бедро, пробудили во мне острое желание. Желание чудесным образом раствориться в нем, забыв про усталость, гнев, сомнения.

И я притянула его ближе к себе. Ладонью накрыла его пах, чувствуя, как он возбуждается еще сильнее. Мельком глянув через плечо, дабы убедиться, что дверь закрыта и наши чемоданы в номере, я повела его к постели. Мы упали на кровать. А потом принялись стягивать друг с друга одежду. Исходя соками, изнывая по нему, я позволила Полу тотчас же овладеть мной. Обхватила его ногами, чтобы он проник глубже. Желание, снедавшее меня, было столь нестерпимым и всепоглощающим, что я в считаные мгновения дважды достигла оргазма. Казалось, Пола это только распалило еще сильнее. Его толчки стали более глубокими, размеренными, вознося меня на край некой умопомрачительной бездны, с которого я снова полетела кувырком, чувствуя, как мое существо вибрирует всеми нервными окончаниями. Я ощущала, как всегда, что Пол достигает предельного напряжения, но, будучи бесподобно искусным любовником, он не дает ему выхода, стремясь продлить мгновения физического беснования двух тел, слившихся в накале безумной страсти. В конце концов напряжение стало невыносимо, он застонал громче, еще больше набух и затвердел во мне. Еще несколько пронизывающих толчков, и он вдруг с криком стал изливаться в меня, содрогаясь всем телом.

– Любовь моя, счастье мое, – зашептала я, абсолютно уверенная в том, что сейчас говорю чистую правду. Не теряя надежды, вопреки всему, что на этот раз наше соитие увенчается зарождением новой жизни.

Пол скатился с меня. После тридцати часов дороги и всех треволнений, коими сопровождалось это долгое трудное путешествие, мы оба отчаянно нуждались в отдыхе. Я накрыла нас белой простыней. Потолочный вентилятор у нас над головами вращался довольно быстро, разгоняя жару. Я обняла своего уже провалившегося в забытье мужа и закрыла глаза.

Потом – кромешный мрак. Очнувшись, несколько странных мгновений я не могла сообразить, где нахожусь. В ритмичное постукивание потолочного вентилятора вплетался голос из репродуктора, произносящий заклинания. Я открыла глаза. Незашторенные окна все еще были распахнуты, и в них темнело ночное небо, на котором светили удивительно яркие звезды. А потом снова раздался все тот же голос – сквозь треск репродуктора послышалось: «Аллахххххххххххх». Последний звук колыхался в темноте, как нота, которую долго тянет певец. Действительность начала восстанавливаться в сознании. Марокко. Эс-Сувейра. Отель. Номер, в котором мы проведем весь следующий месяц. Мой муж, свернувшийся калачиком в углу кровати: он все еще крепко спал, пребывая в глубоком забытьи. И я сама – подношу к лицу свои наручные часы и по положению светящихся стрелок определяю, что мы проспали почти полсуток. Мне нестерпимо захотелось в туалет. Я села в постели, покачиваясь совсем чуть-чуть после столь глубокого сна. Вентилятор над головой продолжал размеренно постукивать. Я спустила ноги с кровати, и мои голые ступни коснулись прохладного каменного пола. Ночью в Марокко температура была комфортная, дарившая приятное отдохновение от пекла, в котором мы ехали вчера. Я прошла в ванную, облицованную изразцами цвета ультрамарина, которые мгновенно вызывали в памяти небо и крыши Эс-Сувейры. Пол, тоже выложенный интересной бело-синей плиткой, как и все в номере, был чистым. Пусть месье Пикар и скользкий тип, но отель его отличала некая вульгарная элегантность.

После двенадцати часов сна я чувствовала себя удивительно бодрой. Правда, поскольку последний раз я мылась два дня назад, в Буффало, тело мое источало не самый приятный запах. Я достала туалетные принадлежности и сразу направилась в душ. Из горячего крана текла хорошо нагретая вода, которая не остывала все те двадцать минут, что я купалась. Выйдя из душа с полотенцем на голове и еще одним, обмотанным вокруг тела, я поймала свое отражение в зеркале и содрогнулась. Не оттого, что я выглядела жалкой, постаревшей и побитой жизнью. Долгий сон изгнал следы изнуренности – глубокие морщины и темные круги под глазами – с моего лица, и теперь оно имело отдохнувший вид. Зеркало показало другое: что я тоже борюсь с неумолимым ходом времени.

Когда меня одолевают сомнения, я прибегаю к единственному известному мне способу, помогающему справиться с собственной неуверенностью: начинаю наводить порядок. И вот я открыла свой чемодан и оделась: холщовые брюки свободного покроя, голубая льняная сорочка. Потом открыла гардероб и минут пятнадцать развешивала и раскладывала свои вещи. Затем подошла к чемодану Пола и, помедлив с минуту, расстегнула его, зная, что муж всегда благодарен мне, если я беру на себя решение каких-то бытовых проблем. В его чемодане я обнаружила хаос. Рубашки, нательное белье, джинсы, носки, шорты – все было нестиранное, в ужасном состоянии. Сгрузив его вещи в корзину для грязного белья, что стояла в номере, я надела сандалии. Потом, взяв корзину, вышла из номера и по двум темным лестничным пролетам спустилась в вестибюль. За стойкой портье теперь спал другой мужчина – лет сорока пяти, худой, в джеллабе, с открытым ртом, в котором виднелись коричневые зубы, с дымящейся сигаретой, зажатой меж двумя пальцами. Я поставила корзину возле него и потянулась за ручкой и блокнотом с отрывными листками, что лежали на стойке, собираясь оставить записку с просьбой постирать нашу одежду. Но портье вдруг забормотал во сне, потом внезапно проснулся и, щурясь, уставился на меня.

– Простите, простите, – шепотом извинилась я и, показав на корзину, добавила: – Linge [33].

Портье наконец сфокусировал взгляд своих слезящихся глаз. Посмотрел на настенные часы, показывавшие двадцать восемь минут пятого утра.

– Maintenant? – спросил он. – On est au beau milieu de la nuit [34].

Прежде чем я успела сказать ему, что стирка подождет до утра, он исчез за дверью, что находилась за стойкой, и через несколько минут вернулся с