Корпорации, торгующие средствами гигиены, вкладывают миллиарды долларов в рекламные кампании, обыгрывающие опасность бактерий, или продают идею чистоты, которая косвенно апеллирует к социальному статусу. Я могу с уверенностью утверждать, что никто и никогда не придет ко мне в кабинет с предложением рассказать людям о том, как опасен сбежавший из зоопарка тигр.
Поэтому, когда вы думаете об угрозах, которые несут технологии, вы автоматически задействуете инстинкты, выработанные миллион лет назад. Именно поэтому первый прототип беспилотного автомобиля сделали таким чертовски милым — прямо щеночком на колесиках. Он может двигаться только на сравнительно небольших скоростях, он маленький и легкий, а еще он эксплуатирует парейдолии[63] и наши родительские чувства тем, какой он по-детски очаровательный, какие у него большие глазки и маленький носик кнопочкой. Мой внутренний маркетолог в полном восхищении. Именно так бы я и посоветовал поступить: надо сделать эту штуку такой, чтобы ее невозможно было не любить. Даже если эта технология окажется опаснее, чем АК-47, мне будет трудно представить, что я беру в руки топор и уподобляюсь луддитам.
Но вот вопрос: это ментальный патч или ментальный хак? Машина создана такой милой, чтобы нам легко было преодолеть безосновательный природный страх перед технологиями — или чтобы осторожно втереться к нам в доверие? Я не знаю. Недоверие, которое мы испытываем к беспилотным автомобилям, может быть сродни опасениям, что наших детей похитят (высокий уровень выраженности, но низкий уровень вероятности), а может быть и вполне оправданным. Однако уровень тревожности определяется факторами (в том числе и тем, насколько милыми выглядят предметы), которые не особо релевантны уровню опасности.
И это подводит меня ко второму вопросу.
Хоть беспилотный автомобиль и выглядит мило, мы, по крайней мере, осведомлены о возможных рисках. Он нас соблазняет, но мы знаем, что он нас соблазняет. Существуют ли уже такие технологии (в самом широком смысле этого слова), которые соблазнили нас настолько искусно и были приняты нами настолько быстро, что мы можем узнать о связанных с ними рисках, только если возникнет внезапная, непредвиденная и значительная проблема? Что может быть технологическим эквивалентом фитофтороза картофеля?
Наша нынешняя вера в «технологическое провидение» настолько сильна, что все мы можем довольно легко угодить в эту ловушку — увлечься какой- то новинкой и не заметить, как она дает начало чему-то еще, и еще, а потом уже станет слишком поздно. В течение нескольких столетий после изобретения порох использовался не в военных целях, а только для развлечения.
Летчики коммерческих авиалиний регулярно тренируют посадку в ручном режиме, хотя им редко приходится работать без автопилота; так не стоит ли всем нам время от времени сознательно воздерживаться от использования определенных технологий, просто для того чтобы напомнить себе, как можно жить без них, чтобы сохранять технологическое разнообразие и поддерживать в форме наши умственные мускулы, зачахшие без тренировки? Возможно. Но каким должен быть механизм, координирующий подобное поведение в больших группах людей, я не знаю.
Я недавно предложил компаниям устраивать еженедельный «Шаббат без электронной почты», поскольку считаю, что злоупотребление ею ведет к исчезновению других ценных форм взаимодействия. Мы разучиваемся пользоваться другими способами коммуникации. Большинство людей сочли меня безумцем. Несколько сотен лет назад папа римский, или раввин, или архиепископ кентерберийский могли предъявить нам такое требование. Сегодня этого сделать некому.
Я всегда больше боялся ошибок, чем заговоров. В сравнении с угрозой непредвиденных последствий, угроза появления умышленно злонамеренных киборгов настолько мала, что ее пока можно смело оставить на потеху Голливуду.
Машины-актрисы
Поскольку машины не думают, мне нужна метафора получше. «Машины-актрисы» — это выражение подойдет, по крайней мере пока.
Одно из многих моих возражений против термина «искусственный интеллект» состоит в том, что у него совершенно отсутствует «искусственная женственность». У реального интеллекта есть пол, потому что у человеческого мозга он есть. Большинство человеческих мозгов по статистике — женские.
Следовательно, если «интеллектуальность» мозга вычислима по Тьюрингу, тогда и «женственность» мозга тоже должна быть вычислима по Тьюрингу. Если нет, то почему? Можно неосторожно возразить, что женственность-де вещь слишком неопределенная, непонятная и телесная, для того чтобы реализовывать ее в виде программы, но то же будет верно для любой формы мозговой деятельности человека.
У «искусственной мужественности» те же проблемы, потому что мужчины не просто думают, а думают как мужчины. Если мой интеллект можно воспроизвести на определенной вычислительной платформе, но меня при этом придется оскопить, то вся идея окажется спорной. Я что-то не припомню таких энтузиастов искусственного интеллекта, которые вовсю трезвонили бы о преимуществах искусственной кастрации.
