— Сакский пес! — прокричал Рагнар, поднимая мою руку.
Люди все еще смеялись, когда появился гонец.
Он вошел из темноты, и мгновение никто не замечал высокого датчанина, который, как выяснилось, только что прискакал из Эофервика. Он был в кольчуге, потому что на дорогах рыскали разбойники, и полы этой кольчуги, его сапоги и богато изукрашенные ножны меча были забрызганы грязью.
Он, должно быть, устал, но на лице его сияла широкая улыбка.
Рагнар заметил его первым.
— Гримбалд! — приветственно проревел он. — Ты должен был появиться до праздника, а не после него! Но не беспокойся, еда и эль еще есть!
Гримбалд поклонился Рагнару.
— Я привез вести, господин.
— Вести, которые не могут подождать? — добродушно спросил Рагнар.
В зале все стихло: люди гадали — что могло погнать Гримбалда в холодную, мокрую темноту, да еще в такой спешке.
— Новости, которые обрадуют тебя, господин, — сказал Гримбалд, продолжая улыбаться.
— Цены на девственниц упали?
— Альфред Уэссекский, — Гримбалд помедлил, — мертв.
Наступил момент молчания, потом зал взорвался радостными криками.
Люди колотили по столам кулаками и радостно вопили. Рагнар был уже полупьян, но сохранил достаточно здравого смысла, чтобы поднять руки, призывая к молчанию.
— Откуда ты это знаешь?
— Новости добрались до Эофервика вчера, — сказал Гримбалд.
— Кто их привез? — требовательно спросил я.
— Священник из восточных саксов, господин.
Высокий гонец был одним из гвардейцев безумного короля Гутреда. Он не знал меня, но то, что я сидел на почетном месте рядом с Рагнаром, побудило его назвать меня господином.
— Итак, его щенок — новый король? — спросил Рагнар.
— Так говорят, господин.
— Король Эдмунд? — спросил Рагнар. — Понадобится время, чтобы к этому привыкнуть.
— Эдуард, — сказал я.
— Эдмунд или Эдуард, какая разница? Долго он не проживет, — радостно сказал Рагнар и спросил меня: — Что представляет собой мальчишка?
— Он нервный.
— Не воин?
— Его отец тоже не был воином, — заметил я, — однако победил всех датчан, которые явились, чтобы отобрать у него трон.
— Ты сделал это за него, — жизнерадостно проговорил Рагнар и хлопнул меня по спине.
Зал внезапно загудел от разговоров, когда люди осознавали, что их ждет новое будущее. Царило огромное возбуждение, хотя, помню, взглянув на один из столов, я увидел Осферта, нахмурившегося в одиноком молчании.
Потом Рагнар наклонился поближе ко мне.
— Ты не кажешься счастливым, Утред.
Что я чувствовал в тот момент? Я не был счастлив. Мне никогда не нравился Альфред. Он был слишком набожным, слишком сухим, слишком суровым. Его отрадой был порядок. Он хотел втиснуть весь мир в списки, организацию, послушание. Он любил собирать книги и писать законы. Он верил, что если бы каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок повиновались закону, тогда на земле настало бы царствие небесное, — но он забыл о земных удовольствиях. В молодости он их знал, Осферт тому доказательство, но потом позволил распятому христианскому Богу убедить себя, что удовольствие — грех. Поэтому Альфред пытался издавать законы, которые преследовали грех. С тем же успехом он мог бы попытаться слепить из воды шар.
Вот почему мне не нравился Альфред, но я всегда понимал, что его присутствие делало меня незаурядным человеком. Он был вдумчивым, он не был дураком. Его ум работал быстро, схватывая новые идеи, пока идеи эти не противоречили его религиозным убеждениям. Альфред не верил, что королевский сан подразумевает всеведение, и по-своему был скромным человеком. Что важнее всего, он был хорошим человеком, хотя в его обществе никогда не бывало уютно.
Он, как и я, верил в судьбу — эту веру разделяют все религии, хотя разница между Альфредом и мной состояла в том, что король верил: судьба
