месту.
Дома я сдерживалась, как стоик, хотя меня затопил вязкий стыд. Я тонула в нем, как в болоте. Оказывается, именно такое чувствуешь, когда тебя предают. А еще я очень страдала, что у меня нет слуха.
Папа с мамой всё-таки сообразили, что я не в своей тарелке, и начали деликатно ко мне приставать. Вот уж чего не терплю – так это разговора «с подходами». Сжав зубы, я выдавила только, что у нас новый предмет и новый учитель, Иван Демьянович Рулёв.
Папа удивился чуть ли не до потери сознания.
– Полковник Рулёв? – переспросил он.
И объяснил, что так звали преподавателя в их военно-морском училище имени Дзержинского. Тот Рулёв вел сопромат. Сейчас он должен быть на пенсии.
Мама шумно запротестовала: папе, мол, везде мерещатся его военно-морские знакомые. Я сидела полено поленом – в тот день я могла поверить во что угодно.
Когда мама вышла на кухню, папа тихонько мне сказал:
– Все же попробуй передай Рулёву привет.
Наутро во рту у меня было шершаво и пресно, как всегда после слёз, а в душе – пустота и равнодушие. Потеря друзей – гибель души.
Гущенко с ее приколами теперь стала мне до фени. Ритмика тоже. Но я подстерегла-таки в коридоре Ивана Демьяновича, когда никого вокруг не было, и выдохнула таинственно, как разведчик из старого шпионского фильма, свой пароль:
– Вам привет от капитана Румянцева.
Иван Демьянович побагровел и ответствовал:
– Не знаю такого. А вам, Румянцева, надо не приветы передавать, а заняться серьезно ритмикой.
И пошел своей оловянной походкой. Уши мои пылали. Скорее всего, он постеснялся признаться. А чего тут стесняться? Подумаешь, сменил профессию на старости лет…
Прочла сейчас то, что написала раньше, и так меня потянуло в старую школу! Дима, Дима, как пусто мне без тебя жить!
Мама словно чувствует мои мысли сквозь стенку и начинает петь в кухне:
Мама хорошо поет, не то что я. Она даже внешне похожа на Пугачёву. Она намекает, что, когда всё плохо, значит, полоса такая, а не судьба- злодейка. У меня (не в пример многим) на редкость сознательные родители.
Только… А вдруг полоса эта будет длиться целый год? Или два года? Или до смерти?
Мне даже стихи писать не хочется. Кто теперь признает, что они настоящие?! Серафима говорит, что я плохо придумываю риторические вопросы. Вот вам, пожалуйста, риторический вопрос…
Китайская мудрость гласит: «Человек рожден для радости. Если радость кончается, ищи, в чем ты ошибся».
Я сижу сейчас на диване и ищу, в чем я ошиблась?
Во-первых, я ошиблась в Гущенко. Она мне не подруга, а киллер. Это уже ясно.
