разделяются по родам. А потом занялась более сложными случаями.
У меня, как и у полек, вопросов не возникало. А вот у девочек-американок были очень недоумённые лица. Понятное дело, в английском языке у существительных ведь нет категории рода. Наконец одна из американок подняла руку и спросила, почему же карандаш — мужского рода. Нет ли в этом какой-то дискриминации?
Росита развернулась, упёрла руки в боки и звонко рассмеялась. А потом пояснила, что так уж сложилось исторически и ничего с этим не поделаешь. Иногда можно объяснить, почему у существительного тот или иной род, но чаще всего это дань традиции.
А я задумалась, почему слово «море» в испанском — мужского рода. Это ведь очень древнее слово. Наверняка в прежние времена люди вкладывали в понятие рода особый смысл. Мне вспомнилась статья какого-то литературоведа о Пушкине[42], которую мы разбирали на уроке в девятом классе. В ней шла речь о стихотворении «К морю». Я даже строки вспомнила: «Но ты взыграл, неодолимый…» И дальше что-то про корабли, которые топит море. Учительница литературы спросила: «Как думаете, почему поэт говорит „неодолимый“ вместо „неодолимое“?» Ответ знал только Ромка, который, оказывается, и дяденьку этого читал (никак не могу вспомнить его фамилию), и помнил, что Пушкин считает море другом. Все, конечно, тогда засмеялись. Типа, других-то друзей нет, вот и приходится всякую чушь выдумывать. Но сейчас я снова задумалась о том, что море — друг…
На перемене народ толпился у автомата с едой, который починили за ночь. Но мне больше не хотелось рисковать, и, устроившись на краешке кресла у выхода, я грызла грушу, наблюдая за тем, как Любомир с братом играют в пинг-понг. Богдан отлично владел ракеткой! Лучше, чем говорил по-испански. Любомир часто пропускал голы и бегал по холлу за мячиком. Очередной мяч припрыгал ко мне. Я поймала его, протянула Любомиру. Тот страшно смутился, забрал у меня тёплый пластиковый шарик и после этого пропустил вообще все голы, к большому неудовольствию брата.
«А было бы неплохо, — подумала я, принимаясь за вторую грушу, — если бы меня поставили в пару не с красавчиками Кико и Алексом, а с Любомиром. Приятно было бы поработать с тем, кто стесняется тебя больше, чем ты его».
Но у Исабель оказались совсем другие планы. Алекса она объединила с Кико. Любомира — с братом. А мне… Мне досталась Марина!
— Pero, ella no esta aqui[43], — промямлила я, с перепугу употребив местоимение, которое испанцы не используют и которое Беатрис отучила нас применять ещё в первый год учёбы.
Исабель подбадривающе улыбнулась — мол, не переживай, вернётся твоя Марина, — и продолжила занятие.
На этот раз она позвала двух девчонок-итальянок, которые занимались у неё в прошлом году, и они представили сценку в библиотеке.
Одна девушка как бы хотела найти книгу, а другая пыталась понять, о каком авторе идёт речь. В конце концов они «нашли» какую-то другую книгу и, усевшись прямо на пол, плечом к плечу, принялись её читать. Исабель в заключение добавила, что это реальный случай из жизни. А девчонки наперебой, хихикая и размахивая руками, рассказали, как они специально познакомились в баре со студентом из Барселонского университета, и он провёл их в библиотеку, где они долгие часы «караулили сценку». Алекс что-то шутливо сказал им на итальянском, но Иса, как её называли девочки, пригрозила ему пальцем.
«Неужели Исабель считает, что мы с Мариной — такие же дружные, как эти итальянки? — с тоской подумала я. — Тогда она совсем не разбирается в людях… Марина терпеть меня не может. А я — её. Как я буду караулить с ней сценку?! Провалю задание, и всё!»
— А Марина придёт? — спросил шёпотом по-испански Кико.
— Не знаю, — злобно буркнула я.
Он с удивлением покосился на меня и отодвинулся. Исабель быстро проговорила домашнее задание, но оно было понятно и без слов. Бродить по городу, искать подходящую сценку. «Может, записать мой утренний разговор с Алехандро? — подумала я. — А Марине предложить разучить партию паука!»
Удивительный всё-таки дар у человека — портить людям жизнь, даже в своё отсутствие.
На улицу я снова вышла с болгарами.
— Пока! — несмело сказал мне Любомир и повернул не вправо, как вчера, а влево.
Может, я ляпнула что-то обидное? Или он вчера хотел через меня познакомиться поближе с Мариной? Плевать! Всё равно весь мир против меня!
— Вы куда? — не удержалась я.
— Мы на море…
— На море?!
Где-то высоко в небе как кошка мяукала чайка. Пляж казался огромным, почти бесконечным. А море — синим-пресиним. Я знаю, как называется такой цвет. Ультрамарин. Как-то в детстве мама решила сшить мне трёхъярусную юбку. Она видела такую в каталоге, по которому заказывала одежду для магазина. Денег у нас, как всегда, было мало, и мама решила сшить юбку сама. Купила целых пять метров ткани!
— Зачем так много? — спросил папа.
— Это тканеёмкая юбка, — авторитетно заявила мама и раскатала по полу огромный рулон ткани. — Вот, — с гордостью сказала она, — лён. Цвета
