— За посуду — заплатите! — Олег, демонстративно, хрустнул пальцами. — Я проверю!
— Спасибо… — Тяжело вздохнул блондин, когда занавеска за вышибалой закрылась.
— Ты на машине? — Поинтересовался я.
— Да… — Молодой человек, машинально, достал из кармана брелок с ключами и бросил его на стол.
— За руль не садись… — Предупредил я. — И, вообще… Лучше, позвони, какой-нибудь приятельнице… Пусть, приедет и заберет тебя…
— Какой… — Горько усмехнулся парень. — Какой, приятельнице… Не осталось, их…
— А ты позвони… — Подмигнул я. — Только, друзьям не звони. Напьётесь. Потянет на подвиги. Или, еще хуже, ринешься выяснять отношения. Так и срок себе намотаешь…
Парень, при словах «срок намотаешь», дернулся, словно получил пощечину.
— Вижу — дошло… — Облегченно вздохнул я. — Ну, бывай здоров!
Вернувшись за свой столик, обнаружил, что не только голубоглазый только что потерял «продолжение».
Моя, так же, предпочла уйти по-английски.
«Да уж…» — Покачал я головой, допивая остывающий кофе. — «Все планы смешат — Высшие силы…»
— Можно убрать посуду? — Оксана, официантка, внимательно посмотрела на меня.
— Да, Ксаночка, пожалуйста! — Улыбнулся я, вертя в руках пачку сигарет.
Новый закон, о запрете курения в общественных местах, это тщательное вылизывание европейской задницы — уже закрыл немало хороших и милых кафе.
Самое обидное, за тот акциз, что мы, курильщики, платим за каждую пачку, государству — для нас ничего не сделали.
— Что-нибудь еще? — Замерла Оксана, с грудой посуды, на подносике.
— Еще, большую чашку латтэ! И, счет. — Попросил я.
— Испортили Вам вечер… — Посочувствовала Оксана. — Я сейчас, пепельницу принесу!
— Не надо, Солнышко! — Отмахнулся я, пряча пачку в карман. — Я курить бросаю…
Улыбнувшись мне в ответ, Оксана исчезла за занавеской.
Хлопнула, входная дверь и легкие, девичьи шаги, озорно стуча каблучками прозвучали за занавеской.
Зашуршала верхняя одежда, водружаемая на вешалку.
«Да… Хорошо, когда — хорошо…» — Усмехнулся я, снимая ложечкой пену с латтэ. — «Хорошо!»
Допив кофе, тихонько, словно боясь побеспокоить тяжелобольного, подхватил куртку и вышел из кафе, махнув на прощанье баристе Семену и Оксане, сидящими за барной стойкой.
Зима, в этом году, какая-то… Гадкая.
Нет, в нашем городе она всегда — на всю голову раненная, но этот год, она еще и гадкая!
Сколько ни чистят улицы, один пёс, вечером — каток.
Хорошо мне, безлошадному!
А те, кто со своими четырёхколёсными друзьями — уже намаялись!
Оскальзываясь на каждом шаге и семеня не хуже японской гейши, прошел по заваленной снегом дорожке, свернул направо и выйдя на очищенный от снега и льда тротуар, достал пачку сигарет.
Повертел в руках и сунул обратно, в карман.
В кои-то веки, курить совершенно не хочется.
Фонари над головой, отбрасываемые, ветками деревьев, тени. Мельтешение авто и тарахтение трамвая. Вечерняя симфония города номер… А, впрочем, без номера обойдётся!
Еще раз улыбнувшись своим планам, застегнул плотнее куртку, накинул капюшон и отдался самому изумительному чувству, самому таинственному и восхитительному — чувству одиночества в толпе.
Народ, спешащий по своим делам.
Народ, возвращающийся с работы.
Народ, прогуливающийся неторопливым шагом.
Народ, народ, народ.
И, в этой толчее, иногда соприкасаясь рукавами, можно остаться одному гораздо быстрее, чем уехав за тридевять земель, в заповедные и дремучие леса.
Можно идти долго-долго, рассматривая лица людей. То — пустые, то — счастливые, то — одухотворённые, то — злые.
От кафе, до моего дома — 7 км.
