Чи Хён кивнула. Она не открывала глаза, пока не ушел Феннек. Затем осмотрелась: из палаток с любопытством выглядывали солдаты, едва ли не каждого украшали синяки и бинты под синими плащами из грубой холстины, которые она сама раздала новобранцам после прорыва из Мьюры. Самой молодой среди них была девочка, лет тринадцати от силы, с приплюснутым носом и заплывшим левым глазом. Чи Хён понимала, что должна сейчас сдернуть свой плащ с меховой подстежкой и набросить на щуплые плечи этой девчушки, взяв взамен ее тонкую поношенную накидку. Понимала, что людям необходимы подобные легенды, но было чертовски холодно для таких великодушных поступков, и никому не станет лучше оттого, что генерал простудится и сляжет. Чи Хён просто салютовала им и заметила, как дрожит ее здоровая правая рука, протянутая к солдатам, рисковавшим ради нее жизнью. Она с трудом нашла в себе силы выдержать их взгляды, проходя мимо.
И поймала себя на том, что с облегчением ускоряет шаг. Чи Хён расстегнула кобальтовый плащ и поплелась назад, чтобы отдать его девочке, чувствуя себя не борцом за справедливость, а раскаявшимся вором, решившим вернуть украденное. Все выжидающе смотрели на Чи Хён, и она понимала: надо что- то сказать. Но боялась, что только расплачется. Девочка смутилась ничуть не меньше генерала, но все же запахнула плащ на лисьем меху поверх своей ветоши. Чи Хён снова отдала честь. По крайней мере, теперь она дрожала только от холода, торопясь следом за Гын Джу навстречу новому тяжелому разговору, который опять же состоится по ее вине.
– Все в порядке? – тихо спросил Гын Джу.
Она заглянула в его встревоженные глаза, посмотрела на широкую трещину в покрытой снежными бисеринками маске и на время забыла обо всем остальном. При таком страшном ранении ее стражу добродетели нельзя было даже подниматься с постели, однако он решил оставаться рядом с ней, пока хватает сил, и умудрился разыскать для нее Мрачного в неразберихе огромного лагеря… А она едва не предала память о Гын Джу. Спасибо судьбе, в последний момент воссоединившей их. Она не достойна его.
– Я не собирался подслушивать, но Феннек, кажется, что-то говорил про одного из твоих отцов?
– Его беспокоит Канг Хо, – объяснила Чи Хён, пытаясь принять беззаботный вид, чтобы не расстраивать своего возлюбленного. Затем взяла Гын Джу за здоровую руку, и они вместе двинулись к верхнему краю лагеря. – Феннек считает, что я недостаточно жестко говорила с отцом вчера вечером, и я думаю, он в чем-то прав. Плевать мне на все эти рассуждения о том, что нужно забыть старые обиды, и на всякую прочую ерунду, после того, как Канг Хо пытался натравить Сингх на тебя и Софию в Ранипутрийских доминионах. Моему дорогому папочке, этой подколодной змеюке, надо было дать хорошего пинка под зад.
Пальцы стража дернулись в ее руке – Чи Хён слишком сильно сжала их, размышляя о предательстве своего второго отца. Какой же глупой соплюхой она себя показала, позволив гадкому старику, приказавшему убить Гын Джу, уйти безнаказанным. Надо было отдать мерзавца Софии – вот чего заслуживает этот интриган.
– Он не рассказывал, как дела в Хвабуне? – спросил Гын Джу, когда они миновали последний ряд палаток на дальнем краю лагеря и начали подниматься по крутому склону следом за двумя телохранителями. – Как поживают король Джун Хван и твои сестры? Боюсь, что теперь, когда императрица приказала арестовать тебя, у них могут быть неприятности.
Да благословят небеса этого сентиментального мальчика за его любящее сердце!
– Она не приказывала арестовать меня, – поправила Чи Хён, запыхавшись от долгого подъема по смерзшейся земле. – Она велела убить меня. И про Хвабун не было сказано ни слова, но прошло всего несколько часов с тех пор, как мы узнали о щедрой награде императрицы. При первой возможности я отправлю совомышь с письмом для моих родных. Так или иначе, нам нужно узнать, правда ли, что Затонувшее королевство вернулось, и что это на самом деле означает.
Снегопад стремительно набирал силу. Чи Хён размышляла, что бы написать первому отцу, какие найти слова, чтобы смягчить позор, что неизбежно обрушится на его гордую голову. И вдруг до нее дошел ужасный смысл вопроса Гын Джу. Она остановилась на середине подъема.
– Духи небесные и подземные! Ты считаешь, что родственников накажут за мои преступления? Я хотела сказать, за мои предполагаемые преступления. Если императрица Рюки знает, что я командую Кобальтовым отрядом, и думает, что я убила ее сына, чем это может грозить Хвабуну? Моему первому отцу и сестрам?
– Я… не смею даже предположить, – ответил Гын Джу, бледный как снег, скопившийся на его высокой четырехугольной шляпе, и опустил глаза. – Если судить по справедливости, то они ни в чем не виноваты, но одной справедливости порой бывает недостаточно.
– Не уверена, что вообще когда-нибудь бывает, – сказала Чи Хён, рассеянно жуя прилипшую к щеке прядь синих волос, затем посмотрела на свой унылый лагерь и туман, все еще клубившийся над самыми большими, если верить Хортрэпу, Вратами на Звезде. О демоны Багряной империи, зачем она вообще позволила втянуть себя в эту безрассудную авантюру? – Проклятье! Слушай, ты можешь вернуться в палатку и послать совомышь к моему второму отцу? Пусть посмотрит, вернулся ли он, и передаст, что нам снова нужно поговорить. Пожалуй, надо бы спросить у него, что мне делать с императрицей и первым отцом. Зря я так рано отпустила его к имперцам.
– Конечно могу. – Гын Джу проглотил комок в горле. – Хотя сначала… Можно я скажу тебе кое-что? Никогда раньше не говорил и больше никогда не буду, но сейчас мне нужно…
– Это не может обождать? – Как бы ни был ей дорог возлюбленный, его постоянная потребность выражать свои чувства немного утомляла. – У меня
