своей подругой. Вероятно, у них здесь было что-то наподобие гнезда, и он бы решил, что ему охренеть как не повезло, если бы не заметил на нижней ветке еще более внушительную угрозу.
Судя по розовой собачьей морде с мощными челюстями, жующими пойманную змею, это была не совсем обезьяна, но мохнатая лапа, потянувшаяся за другой добычей, выглядела совсем как обезьянья. Казалось, диковинного зверя совершенно не беспокоили змеиные укусы, он сам впился зубами в ядовитую гадину, так что, возможно, Марото его не заинтересовал бы… Но такого еще ни разу не случалось, когда Марото сталкивался с чудищами. Едва он подобрал ноги, вытянутая безволосая морда повернулась в его сторону. Зверь, находившийся десятью футами ниже, страшно завопил на чужака и принялся подпрыгивать на ветке, так что дерево снова задрожало, а сверху ярким смертельным дождем посыпались змеи.
Случаются такие дни, когда вообще не стоило бы просыпаться, но что уж тут поделаешь?
Марото вскочил на ноги и дико заорал, так чтобы его рев услышали за морями и горами, отделявшими его от возможности отомстить. В отличие от нечленораздельного воя, что издавало чудище, в его боевом кличе прозвучало имя. Того самого мерзавца, ловца демонов, который забросил сюда Марото по какому-то злобному умыслу, а может, просто ради забавы.
– Хортрэ-э-эп!
Ветка, на которой засело чудище, находилась в стороне – самую малость, но это давало хотя бы призрачную надежду на успех. Марото прыгнул на зверя, ногами вперед.
Почему бы и нет? Садануть этому засранцу по его гребаной морде…
Однако Марото не врезался пятками в уродливое рыло – что было бы просто прекрасно. И не почувствовал, как острые зубы впиваются ему в икры, перехватив в полете, что, откровенно говоря, было куда вероятней. Произошло нечто совершенно неожиданное: чудище убежало. Марото лишь краем глаза заметил размытый серый силуэт в кроне соседнего дерева, когда его босые ступни уже касались покинутой противником ветки.
Возможно, двадцать пять лет назад он бы ухитрился ловко приземлиться и успел бы проследить, куда скрылась тварь.
Двадцать пять лет – немалый срок. Сокрушительный толчок сотряс его до самых костей. Варвар не удержал равновесие и упал лицом вперед, машинально вскинув руки, чтобы уцепиться хоть за что-нибудь.
Пустота.
Марото влетел животом в буро-зеленое переплетение лиан и кустарника, а затем шлепнулся лицом о каменную плиту, так что у него потемнело в глазах. Хуже всего было то, что чувства вскоре вернулись, – а ведь он уже не сомневался, что умер. И это обещало ужасно неприятное посмертие, поскольку мучительная боль, охватившая все его тело, от разбитого лица до самых пяток, разгоралась с каждым мгновением… И кто мог сказать, не продлится ли она целую вечность? Он попытался застонать, потому что нельзя требовать от человека чересчур много в загробной жизни, но стоило приоткрыть рот, как туда хлынул поток густой кисловатой мути. Ну разве не чудо, что даже мертвецы способны ощущать вкус, даже если это вкус перебродившего дерьма?
Грудь снова обожгло, и Марото, покойник он был или нет, приподнял отяжелевшую голову в тщетной попытке глотнуть чистого воздуха. Теплая вода вдруг заволновалась, и тусклый свет коснулся его полуприкрытых от мучительной боли глаз. Неужели Крохобор явился посмеяться над своим бывшим хозяином, в какой бы преисподней тот ни очутился, или это другой демон, еще похуже? Пока Марото вытаскивал свое несчастное тело из болотного ила, державшего за руки и ноги, вода промыла ему глаза и он понял, что это самый страшный из всех демонов: жизнь, к которой он обязан вернуться. Можно было сразу догадаться, что уйти от нее не так-то легко.
Он рывком выбрался из теплой, как кровь, грязи, выплюнул изо рта ил и мутную воду. Выпрямиться не получилось, ничего даже близко похожего, но глубина болотца была не больше двух футов, и он уселся в вонючую жижу, судорожно наполнив грудь влажным воздухом. Значит, ему только показалось, что он упал на каменную плиту, а на самом деле эта была лужа, усыпанная прелыми листьями, – такие частенько встречались во вчерашнем бесцельном блуждании по джунглям. Ох, как же он проклинал эти ямы, почти всегда незаметные, пока не вступишь. В первой же из них он оставил единственную сандалию, следующая дюжина забрала жалкие крохи былого бодрого настроения, а последняя спасла ему жизнь. Марото невероятно повезло: зачем сразу разбиваться насмерть, если можно сначала сломать себе ребра и чуть не утонуть в трясине, потому что не хватило ума догадаться, что ты все еще живой?
– Ничего, Хортрэп, – прохрипел он из лужи. – Ничего, старый хитрожопый колдун. Я еще вернусь, сукин ты сын, и тебе не поздоровится.
Только не сейчас. Утреннее солнце отражалось в мокрой листве, немногочисленные змеи при появлении варвара прятались в подлеске, и казалось, что все не так уж плохо. Жизнь еще наладится. Он должен спастись, чтобы в следующий раз победить.
Вот только Пурну уже не вернуть.
И всякий раз, пытаясь представить ее улыбающейся, смеющейся или, демон дери, просто живой, Марото видел, как она истекает кровью на том ужасном поле.
Что еще хуже, много хуже, София могла спасти ее, но не сделала этого.
И в какую бы жопу его ни занесло, это определенно не Бал-Амон и не другой необитаемый край из тех, в которых ему довелось побывать.
Значит, он теперь один, неизвестно где, ничего при себе не имеет, даже задрипанных сандалий или сломанного ножа. Его забинтованное колено выглядит еще хуже, чем остальное тело, а ведь придется идти пешком много недель, месяцев или даже лет, пока он не выследит Хортрэпа. Но и тогда еще
