— Здравствуй, сынок, — сказал отец. — Как дела?
Было понятно, что спрашивает он не о самочувствии Андрея и не о событиях в мире. Глаза у него были тоскливыми и с легкой сумасшедшинкой, как у волка в клетке.
— Был у Соболева, — сказал Андрей. — Внимательно выслушал. Пообещал затребовать дело и разобраться.
— Нужно скорее, — вздохнул отец. — Как можно скорее, Андрюша.
— Что-то случилось? В камере проблемы?
В позе и выражении лица тюремного соглядатая ничего не изменилось, но было ясно, что он весь обратился в слух.
— В камере постоянно проблемы, — сказал отец с едва заметным нажимом на слове «постоянно». — У меня возник небольшой конфликт с одним уголовником. Он на меня почему-то зуб заимел.
— Так, — насторожился Андрей. — И что? Достает?
— Доставал. Но сегодня ночью он спросонья нары перепутал. Полез на нары и грохнулся. Сотрясение мозга. Сейчас в лазарете отдыхает. Но когда выйдет…
Отец не договорил.
— Разбираться будет, по чьей вине упал? — догадался Андрей.
— Боюсь, что да, — вздохнул отец. — Он рядом с моей шконкой упал. Может меня обвинить.
Жаргонное словечко «шконка», сорвавшееся с отцовских уст, неприятно резануло слух.
— Но были же, наверное, свидетели, — сказал Андрей.
— Нет. В
Отец покосился на тюремщика.
«Здорово же он тут поднаторел, — с горечью отметил про себя Андрей. — По фене ботает, как заправский урка. Черт, не нравится мне все это. Нужно что-то предпринимать. Срочно».
— Я попрошу перевести тебя в одиночную камеру, — произнес он, обдумав ситуацию. — Там тебе спокойней будет.
— Было бы хорошо. Но…
— Что «но»?
— Теряю я надежду, Андрюша, — вздохнул отец. — Время идет, а воз и ныне там. Уже не верится в благополучный исход. Эти когти так сжались, что не разожмешь.
— Разожмем, — пообещал Андрей с уверенностью, которой на самом деле не испытывал.
— Ну-ну…
— Отец… Папа… Ты, главное, не падай духом. Держись, ладно?
— Держусь. Пока держусь.
Поболтали еще немного, и время свидания истекло. Едва оказавшись за воротами тюрьмы, Андрей тут же набрал номер Соболева.
Голос ответившего прокурора был недовольным. Выслушав сбивчивый рассказ, завершившийся просьбой перевести отца в одиночку, он сказал:
— Вот что, Андрей. Я не в благотворительной организации заседаю. Это государственное учреждение, очень серьезное, смею напомнить. Нельзя меня постоянно дергать, беспокоить по пустякам…
— Это не пустяки, — возразил Андрей. — Жизнь папы под угрозой. Видели бы вы его. Он совсем отчаялся, хотя старается не подавать виду.
— Его делом занимаются.
— Вы же говорили, что лично займетесь.
— Так и есть, — согласился Соболев. — Но у меня есть помощники. Им я тоже поручил разобраться. Так что успокойся, Андрей. Тебе терпения не хватает. Это только в сказках все быстро делается. Юридическую машину не так-то просто остановить. Мы ведь не в старые времена живем, когда все по звонку сверху решалось. Я вынужден действовать осторожно.
— Я понимаю, — вздохнул Андрей.
Он действительно понимал прокурора. Помогая товарищу, тот мог поставить себя под удар. Мало ли кто на него донос накатает, и пойдут обвинения в кумовстве, необъективности и прочих грехах. Но отец… Вспомнив его затравленный взгляд, Андрей попросил:
— Вы не тяните, пожалуйста, Анатолий Борисович. Папа в опасности. И его нельзя оставлять в общей камере.
— Я уже пометил на календаре, — сказал Соболев. — Направлю кого-нибудь в СИЗО. Сам не имею права, понимать должен, не маленький. Если меня заподозрят в преследовании личных целей, то я Вадиму уже ничем не смогу помочь. Комиссии, проверки… Меня с потрохами сожрут, а отец твой так и останется под следствием. Держи себя в руках.
— Да, — сказал Андрей со вздохом. — Хорошо.
