года. Но его счастье, что он не стал премьер-министром. Владимир Пепеляев, которого предпочел Колчак, 7 февраля 1920 года был расстрелян вместе с адмиралом.
Сергей Третьяков вернулся во Францию. Александр Окороков эмигрировал в Японию, оттуда перебрался в Китай и, наконец, во Францию. Здесь они вновь встретились.
В эмиграции безукоризненно владевший французским языком, имевший широкие связи Третьяков оказался в первом ряду. В 1921 году оказавшиеся за границей русские предприниматели объединились в Российский торгово-промышленный и финансовый союз (Торгпром).
— На нас лежит колоссальная обязанность, — говорил Павел Рябушинский, — возродить Россию. И, не в пример прошлому, к нам придут и другие. В прошлом мы были одиноки. Русская интеллигенция не шла к нам, чуждалась нас; она жила в мечтах, относилась к нам — людям практики — отрицательно… Но я уверен, что русская интеллигенция поймет уроки настоящего и изменит свое отношение… А мы должны научить народ уважать собственность как частную, так и государственную, и тогда он будет бережно охранять каждый клочок достояния страны.
Сергей Третьяков был очень активен, играл заметную роль во всех дискуссиях. Председатель Торгпрома Николай Хрисанфович Денисов ревновал Третьякова, к которому проявлял интерес великий князь Николай Николаевич.
Еще возлагались большие надежды на перемены в России. В 1921 году, когда началось восстание в Кронштадте, Третьяков предлагал собирать деньги для кронштадтцев, для голодающих в России. Но ситуация в России быстро менялась. А деньги кончились еще быстрее.
Никанор Савич, бывший депутат Думы, записал в дневнике 22 сентября 1922 года:
«Видел Третьякова, очень удручен сведениями из России, считает положение безнадежным: надо ждать, запастись терпением, откуда-то почерпнуть энергию, чтобы жить, ведь у меня семья большая.
Он вел переговоры со своим бывшим управляющим. Тот проявил беззастенчивую грабительскую психологию. Даже не скрывает и не отказывается говорить, что грабил Третьякова, участвовал в ограблении несгораемого шкафа, причем завладел „портретом Врангеля в золотой раме, но уже после оказалось, что рама не золотая, а накладного золота“. Предлагались Третьякову обручальные кольца его матери и отца, кои он выманил у матери Третьякова, бывшей в крайней бедности, за небольшую денежную поддержку. Словом, определенный тип большевистской психологии перерождается в исступленного грабителя. Таких много, и они заменят прежних чекистов-фанатиков.
Третьяков так убит, что, видимо, мечтает о том, чтобы вступить в соглашение с большевиками, получить от них хоть часть дела обратно на правах долгосрочной аренды. Ясно совершенно, что предложи ему сейчас большевики сделку — примет с радостью. Но гордость еще пока не позволит „просить“».
Савич точно почувствовал, что Сергей Николаевич Третьяков созрел для сотрудничества с советской властью. А Москву он очень интересовал.
Дзержинский отправил записку начальнику Иностранного отдела Меиру Абрамовичу Трилиссеру (он восемь лет руководил разведкой, получил орден Красного Знамени): «Прошу взять как задание найти пути для проникновения в „Русский Торгово-Промышленно-Финансовый Союз во Франции“ для наблюдения за их связями с Россией и заграничными государствами. Прошу доставить мне их издания как гласные, так и негласные».
По сведениям ИНО, в начале 1920-х годов Торгпром помогал деньгами Борису Савинкову. И деньги знаменитому террористу передавал именно Третьяков. В ИНО полагали, что Торгпром глубоко законспирировал свою работу. Вот почему весьма перспективной представлялась разработка такой фигуры, как Сергей Третьяков. А его прежде всего интересовали деньги.
Парижская резидентура — Центру 16 августа 1929 года:
«Разработка уперлась в следующее обстоятельство: Третьяков согласился на ту сумму, ежемесячную, которую мы, с вашего согласия, ему предложили, но он заявляет, что у него уже на сегодняшний день в результате всей его прежней деятельности имеются целый ряд сведений, что он их не может нам сообщить в порядке его постоянного сотрудничества с нами (за месячное вознаграждение) и что за эти сведения он требует единовременного вознаграждения. Сумму он запросил весьма несусветную: через „Ветчинкина“ никак не удается получить те сведения, которыми он располагает (о чем они), Третьяков на эти вопросы отвечает: „большевики сами прекрасно знают, что я могу дать“.
В общем нужно рискнуть на личную встречу с Третьяковым. Свое согласие он дал, и на будущей неделе эта встреча должна состояться. Ничего не поделаешь, придется осуществить эту встречу до получения от него материалов, на основании которых мы могли бы судить, не подходит ли он к нам с провокационной целью. Встреча, конечно, будет обставлена с максимальной предосторожностью».
Личная встреча всё решила.
Парижский резидент — Центру 25 октября 1929 года:
«Тщательно взвесив обстановку, я всё же нашел возможным продолжать разработку Третьякова. В дальнейшем буду именовать его „Ивановым“. Имел с ним второе свидание. Положительно у него есть все данные для того, чтобы стать крупным нашим работником.
Если его согласие с нами — не провокация, то из этого дела выйдет толк. Официально его положение следующее: он заместитель председателя эмигрантского комитета, заместитель председателя Торгпрома, второй редактор „Иллюстрированной России“. Кроме этого у него есть целый ряд отличнейших связей, и он может стать крупным работником не только по эмиграции. Даже внешность у него для этого подходящая: высокий, красивый
