Последний вечер генерал провел у соседа — Антона Ивановича Деникина в Фонтенбло. Утром к бывшему главнокомандующему пришла встревоженная дочь Монкевица:
— А где папа?
Оказывается, распрощавшись накануне с Антоном Ивановичем, генерал домой не вернулся. Оставил детям записку, объяснив, что намерен покончить с собой, поскольку запутался в денежных делах. Распорядился: «Во избежание лишних расходов на погребение прошу моего тела не разыскивать». Считалось, что он покончил с собой в горах Швейцарии. Впрочем, многие полагали, что советская разведка или убила его, или вывезла в Москву.
Врангель не без удовольствия писал генералу Барбовичу: «В области „работы“ генерала Кутепова крупный скандал. За последнее время целым рядом лиц получены сведения, весьма неблагоприятные для ближайшего помощника генерала Кутепова — генерала Монкевица. Сам генерал Кутепов, однако, этому отказался верить. На днях Монкевиц исчез, оставив записку, что, запутавшись в деньгах, кончает жизнь самоубийством. Однако есть все основания думать, что это симуляция. Трупа нигде не найдено, а следы генерала Монкевица следует, видимо, искать в России».
Барбович сказал Штейфону:
— У Кутепова провал за провалом. Среди офицеров существует твердое убеждение, что в «линии» Кутепова не всё благополучно.
Дети исчезнувшего генерала попросили разрешения перенести к Деникиным его секретные документы. Притащили несколько чемоданов, которые свалили в столовой. Через два дня по указанию Кутепова их забрал полковник Арсений Зайцов, которому предстояло в тайных делах заменить Монкевица. Зайцов знал иностранные языки, а Кутепову они не давались. Он за все годы, проведенные в Париже, и по-французски не научился говорить.
Антон Иванович с женой успели частично разобрать бумаги исчезнувшего генерала, среди которых обнаружились секретные дела, в том числе переписка с «Трестом».
«Просмотрев это, — вспоминал Деникин, — я пришел в полный ужас, до того ясна была, в глаза била большевистская провокация. Письма „оттуда“ были полны несдержанной лести по отношению к Кутепову: „Вы, и только Вы спасете Россию, только Ваше имя пользуется у нас популярностью, которая растет и ширится“.
Описывали, как росло неимоверно число их соучастников, ширилась деятельность „Треста“; в каком-то неназванном пункте состоялся будто бы тайный съезд членов в несколько сот человек, на котором Кутепов был единогласно избран не то почетным членом, не то почетным председателем… Повторно просили денег и, паче всего, осведомления. К сожалению, веря в истинный антибольшевизм „Треста“, Кутепов посылал периодически осведомления об эмигрантских делах, организациях и их взаимоотношениях довольно подробно и откровенно».
Несмотря на скептицизм Деникина, Кутепов до последнего безгранично верил в «Трест».
Тесть Деникина, Василий Иванович Чиж, остался в Советской России. Жил в Крыму, работал на железной дороге. Никто не подозревал о его опасном родстве с бывшим командующим белой армией. Но Деникин решил вывезти его во Францию и попросил Кутепова узнать, как это можно сделать.
«Можно себе представить нашу скорбь, — рассказывал Антон Иванович, — когда я прочел в кутеповском письме, адресованном „Тресту“, что „Деникин просит навести справки, сколько будет стоить вывезти его тестя из Ялты“!
Когда Кутепов пришел ко мне и я горько пенял ему по этому поводу, он ответил:
— Я писал очень надежному человеку.
Поколебать его веру в свою организацию было, по-видимому, невозможно, но на основании шульгинской книги и прочитанной мной переписки с „Трестом“ я сказал ему уже не предположительно, а категорически: всё сплошная провокация! Кутепов был смущен, но не сдавался. Он уверял меня, что у него есть „линии“ и „окна“, не связанные между собой и даже не знающие друг друга, и с той линией, по которой водили Шульгина, он уже всё порвал».
Возможно, и Антон Иванович Деникин прозрел лишь позже, когда «Трест» был разоблачен. Вся эмиграция верила, что на родине есть мощные силы, желающие свержения большевиков…. После скандала с «Трестом» Кутепов счел своим долгом подать в отставку. Великий князь Николай Николаевич ее не принял.
Фон Лампе пометил в дневнике летом 1927 года:
«Много подробностей говорил мне Петр Николаевич о провале всей „разведки“ Кутепова в России.
Дело в том, что пресловутый Федоров-Якушев, который когда-то для свидания с Климовичем был у меня в Берлине в присутствии Шульгина и Чебышева, которых я пригласил, оказался самым настоящим провокатором и агентом ГПУ. В него уперлась вся разведка Кутепова, который вел ее с Федоровым и „Волковым“… Обоих „гостей“ Кутепов открыто провожал на вокзал. „Волков“ — это генерал Потапов, бывший военный агент в Черногории, тоже провокатор… Словом, провал невероятно глубокий, и всё дело Кутепова рухнуло, как рухнули деньги, которые на это были добыты!
Сам Кутепов делает вид, что ничего особенного не произошло и что это неизбежно связанное с его работой недоразумение. Петр Николаевич, видимо, стремится добиться, чтобы Кутепов свою „работу“ прекратил!»
Взаимные обиды только множились.
Четырнадцатого июня 1927 года Кутепов писал Штейфону о Врангеле: «Был здесь Петр Николаевич, всюду бывал, много говорил, но мало кого
