Кусонский и Кедров обещали немедленно приехать. Кусонский, встревоженный исчезновением председателя, появился в одиннадцатом часу вечера. Собравшиеся офицеры гадали: что же приключилось с Миллером?
Кусонский был прирожденным штабистом. В Первую мировую войну служил в Ставке Верховного главнокомандующего. В Крыму у Врангеля стал начальником штаба 2-й армии. В тот сентябрьский день 1937 года он проявил поразительную нерасторопность. Не сразу вспомнил об оставленном Миллером конверте. Впоследствии его будут упрекать за это промедление. Если бы генерал Кусонский прочитал записку раньше, возможно, Евгения Карловича удалось бы спасти. Но он вскрыл оставленный генералом конверт лишь в половине одиннадцатого вечера.
Что же говорилось в этой записке, изменившей судьбу стольких людей?
Покидая канцелярию, председатель РОВСа написал:
«У меня сегодня в 12.30 свидание с ген. Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе в Балканских странах Штроманом и с Вернером, чиновником здешнего германского посольства.
Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку.
22 сентября 1937 года.
Ген. — лейт. Миллер».
Можно только предположить, что этому предшествовало и какой именно разговор состоялся у Николая Владимировича, когда в один из предшествующих сентябрьских дней он зашел в кабинет Миллера в Русском общевоинском союзе.
— Хочу вам рассказать, Евгений Карлович, — вероятно, так начал беседу Скоблин, — что несколько раз вел полезные беседы с представителями германской разведки.
Миллер отложил в сторону бумаги и, скорее всего, спросил:
— Где вы с ними встречались? Вы понимаете, почему я беспокоюсь: французы могут обидеться и разозлиться, если узнают о наших контактах с немцами…
— Разумеется, Евгений Карлович, все встречи проходили не в Париже, — наверняка заверил его Скоблин. — В Озуар-ла-Феррьер гости почти каждый день, поэтому еще одно новое лицо там никого не удивит.
Он не преувеличивал. Плевицкая и Скоблин слыли хлебосольными хозяевами, к ним постоянно приезжали гости.
— И как вы оцениваете человека из Берлина, Николай Владимирович?
— Он показался мне серьезным партнером. — Скоблин, надо полагать, высказывался осторожно. — Он из абвера, военной разведки, и говорит, что заинтересован в сотрудничестве. Но…
— Что «но»? — Миллер должен был заинтересоваться.
— Он желает иметь дело только с вами. Я для него слишком мелкая фигура.
— Ну что вы, Николай Владимирович. Вы видный деятель РОВСа.
— Уверяю вас, Евгений Карлович, они в Берлине знают только вас и только с вами хотят говорить.
И Миллер, можно понять из последующего, не стал возражать.
— Я готов выполнить свой долг и встретиться с ними. Но как это удобнее сделать, учитывая мое положение и ревность французов?
— У меня есть подходящее место на примете, — должен был предложить Скоблин.
Вполне вероятно, что разговор двух генералов сложился как-то иначе. Нам никогда не узнать, какие именно аргументы использовал Скоблин, но его слова оказались весомыми для Евгения Карловича. Встречу назначили на 22 сентября.
Но почему председатель Русского общевоинского союза счел необходимым оставить ту самую записку, которая погубит Плевицкую и Скоблина?
Миллер явно ни в чем не подозревал самого Скоблина, с которым много лет дружил. Иначе просто отказался бы от встречи. Но свиданий с незнакомцами благоразумно остерегался — после почти мистической истории с бесследным исчезновением здесь же, в Париже, его предшественника на посту председателя РОВСа генерала Александра Павловича Кутепова в 1930 году.
Прочитав записку, генерал Кусонский пребывал в растерянности. Адмирал Кедров, по характеру более решительный, сразу начал действовать. Прежде всего попросил послать домой к Скоблину Василия Асмолова:
— Надо узнать, во-первых, не пропал ли и Николай Владимирович. Ежели он на месте, то пусть вспомнит, где и когда они расстались с Евгением Карловичем.
Асмолов среди ночи отправился в Озуар-ла-Феррьер, пригородное местечко, где жили Скоблины. Путь неблизкий.
Двухэтажный дом оказался пуст. Асмолов вернулся ни с чем. На улице Колизе уже собрались несколько руководителей Русского общевоинского
