Потом мы пошли в небольшую частную школу. Я говорю «мы», потому что училась в ней, конечно, в основном я. Ярик никому не мешал на уроках, и за наши деньги учителя готовы были закрывать глаза на то, что он не усваивает программу. Еще с ним занимались два репетитора, логопед и дефектолог. Но вы правы, и само по себе развитие все-таки шло. К одиннадцати годам Ярик научился читать и писать. А к четырнадцати даже полюбил читать сказки и сборники типа «Денискиных рассказов».
— Как же он сдал выпускные экзамены?
— Это было сложно. Сочинение за него написали, он только переписал. Кстати, у Ярика прекрасный почерк, в прежние времена он мог бы работать каллиграфом. Задачи тоже решили за него. По остальным предметам мы заранее знали билеты, которые нам достанутся. Пять билетов. Мы учили их девять месяцев. У Ярика, в общем-то, совсем не плохая память, но он вечно всё путает, если это не закреплено действием руками. Он перепутал формулу по физике с формулой по геометрии, а так справился в общем-то неплохо. Институт у нас, как вы понимаете, тоже коммерческий. Туда берут всех и учат не пойми кто не пойми чему. Его специальность называется «Торговый менеджмент». Знаете, даже я сама порою не понимаю, что там к чему относится и как между собой связано… Чувствую себя Яриком…
— Послушайте, но как он общался… общается с другими детьми, людьми? В школе, в институте?
— Он почти не общается. Я привожу его на машине к началу занятий, увожу сразу после. В середине — он мною обучен — он стоит рядом с другими, молчит, кивает, улыбается, наблюдает, знает два десятка формул типа: у меня не сложилось определенного мнения по этому поводу, мне трудно судить, я, пожалуй, скорее согласен, чем не согласен с имярек, боюсь, мне тут нечего сказать… Его считают не особо умным, но очень приятным. Он может так же, в том же ключе посетить кино, театр, светский раут. Когда у нас бывают гости, он очень мило за ними ухаживает. Самое страшное в последнее время — это, конечно, девушки…
— ?!
— Вы же видели Ярика. К тому же им известно, что он из богатой семьи. Они хотят с ним встречаться, спать и далее везде… Меня же они считают ужасной мегерой, которая ни на минуту не выпускает сыночка из своих цепких лап.
— Но вы же она и есть? — улыбнулась я. Я не боялась ее ранить: после всего ею проделанного она была так сильна, что «вам и не снилось».
— Да, конечно. И вот я пришла к вам с вопросом: что же мне делать дальше?
— Боже мой, но откуда же я знаю?!
— Я вижу, что вы мне не очень поверили. Давайте вы с ним без меня поговорите?
— Давайте.
Я поговорила с Ярославом. Странное ощущение. Двадцать два года, внешность шестнадцатилетнего и ощущение, что говоришь с младшим подростком — одиннадцати-двенадцати лет. Любит мультики и маму с папой. В школе нравилось, особенно уроки физкультуры, труда и «технического творчества». В институте не нравится: совсем ничего не понятно, к концу лекций очень болит голова.
— Я не сказала вам, может быть, главного, — вернувшаяся мать Ярослава потерла руками виски. — Ярик знает о своем состоянии. Я рассказала ему, и он понял.
— Да, — кивнул Ярик. — У меня повреждены мозги. Поэтому я с трудом учусь и понимаю меньше других. Это большая проблема, чтобы мне жить дальше.
— Офигеть, — сказала я и обернулась к матери. — Вы совершили почти чудо, но не поняли опять же, может быть, главного. Мир — это не плоская лепешка, а наполеон, слоеная штука. Вы прикидывали на один, максимум два слоя, и получалось: ваш сын не подходит, однозначно. Но смотрите: ваш Ярик умеет читать и писать, а вы знаете, что еще двести лет назад четырех из десяти учеников церковно-приходских школ отправляли назад в семьи с приговором: необучаем? И они ведь, заметьте, от этого не гибли, а просто на всю жизнь оставались неграмотными крестьянами. Вполне адаптированными к своей крестьянской жизни.
— Вы думаете, нам стоит купить Ярику ферму? — усмехнулась женщина.
— Не знаю. Ярик не упоминал, что он любит животных и растения. Ему нравятся большие машины. — Юноша энергично закивал. — Может быть, комбайнер? — я подмигнула матери. — Но есть ведь еще заводы и фабрики с огромными современными станками, а наглядно-действенное мышление у Ярика сохранно, и кто знает, возможно, он вполне мог бы усвоить несколько алгоритмов и получать свое удовольствие от подвластности ему этих механических штук… А еще есть красивые магазины электроники и прочей бытовой техники — с аккуратными, совершенно пластмассовыми мальчиками в каждом отделе, которые лично мне всегда, при попытке любого с ними контакта кажутся выпускниками коррекционных школ…
— Вы думаете, я мог бы как они? — жадно спросил внимательно прислушивающийся к разговору Ярик. — Ух ты! А институт как же?
— Ну, институт тогда придется бросить, конечно, это же нормальная работа, посменная, если я правильно понимаю…
Ярик умоляюще сложил руки перед грудью (мне показалось, что только хорошее воспитание не позволило ему броситься перед матерью на колени):
— Мамочка, миленькая, можно я буду вместо института в магазине стоять? Я все товары смогу выучить и покупателям говорить. Я же видел…
— Ну, я не знаю… — женщина явно растерялась.
