В этих словах не было ни упрека, ни обиды. Простая констатация факта. Только сейчас я понял, насколько Дрианн силен духом. Он ведь тоже ощущал себя уродом, отверженным, и находил подтверждение этому в глазах близких. Люди шарахались от него как от чумного, брезговали им. А он был одинок в своем горе. Но сумел выстоять, а сейчас еще и поддерживает меня.
– Спасибо, – сказал я, – спасибо, дружище.
– Вот вы где! – раздалось над головой. – Давно же я не выбиралась ко двору!
Перед нами стояла Палария Готакс. Она выглядела усталой и нездоровой. Магесса опиралась на трость, которую держала в правой руке. Левая рука волшебницы покоилась на локте молодой девушки. Мы встали, приветствуя дам.
– Позвольте представить вам мою двоюродную племянницу Марьяну Витис, недавно вернувшуюся с Южного континента, – улыбнулась Палария.
– Мы знакомы… – пробормотал Дрианн.
Взгляды молодой целительницы и мага встретились и долго не отрывались друг от друга. Как раньше. Вот только не было больше в их глазах наивного восхищения миром, восторга перед его чудесами, предвкушения счастья, которое обязательно случится. Постепенно радость узнавания сменилась разочарованием, разочарование – горечью, улыбки, вспыхнувшие было на лицах, угасли.
– Очень приятно… – тихо проговорила Марьяна.
Бесшумной тенью из-за куста выскользнула Лилла, встала рядом с Дрианном и жестом собственницы взяла его под руку, угрожающе-ревниво глядя на Марьяну. А у меня под мантией ожил связующий амулет.
– Рик… я жду в своих покоях, – срывающимся, каким-то ломким голосом произнесла Дарианна.
Обеспокоенный этими странными интонациями, я тут же отправился к девушке. Вопреки обычаю, возле ее покоев не торчали охранники, слуг тоже не было видно. Совсем разволновавшись, я постучал. Дверь тут же распахнулась, словно императрица все это время стояла возле нее и ждала моего прихода. Да что там, так оно и было! Я вошел. В комнатах царили тишина и полумрак, плотные занавеси на окнах будто отгораживали нас от всего мира. Дарианна, облаченная в роскошный кружевной пеньюар, отступила на шаг и прошептала:
– Запри дверь.
Я молча повиновался. В тот же миг облако воздушного кружева упало к ногам девушки, и она предстала передо мной совершенно обнаженной, прикрытой лишь серебристым плащом распущенных по плечам волос. Я замер, любуясь ее хрупкой фарфоровой красотой, тонким станом, небольшой округлой грудью с дерзкими розовыми сосками. Глаза Дарианны влажно блестели, лицо выражало странную решимость. Она протянула ко мне руки и требовательно произнесла:
– Люби меня!
Люби меня. Приказ-мольба. В этих двух коротких словах было все. Власть и покорность. Желание и страх. Протест против смерти и стремление почувствовать жизнь. Отрицание проклятия, мечта о забытье. «Люби меня!» – кричала она, выгибаясь в моих руках. «Люби меня!» – болезненно стонала она сквозь стиснутые зубы. Повторяла как молитву, шептала как заклинание: «Люби меня!»
И я любил. Таял от нежности и сгорал от страсти. Умирал и возрождался. Задерживал мгновения и торопил время. Снова и снова становился человеком.
Мы были так нужны друг другу – два странника, измученных одиночеством. Мы хотели единства, жаждали ощутить, понять, что такое – вместе. И сливаясь телами, искали слияния душ.
А под утро, когда Дарианна уснула у меня на плече, пришло спокойствие. Я всегда буду рядом с ней. Что бы ни произошло, как бы ни изменялось мое сознание – ей, моей женщине, ничто не грозит. Она двулична и хитра? Она плетет интриги и играет судьбами? Я – бесчувственное чудовище? Отлично. Мы хорошая пара…
Проснулся я оттого, что возлюбленная самым жестоким образом щекотала мне пятки.
– Вставай, – весело пропела она, – а то опоздаем на церемонию в храм Ат-таны!
Про это самое торжество я совсем забыл. Пришлось вылезать из уютной постели, хотя я бы с удовольствием понежился в ней еще несколько суток. Вместе с Дарианной, разумеется.
Храм Ат-таны находился сразу за Кольцевой дорогой, неподалеку от улицы Благородства. Богатые дворянки часто посещали обитель богини материнства и приносили щедрые пожертвования. Поэтому храм не бедствовал. Это было заметно даже по его внешней отделке. Высокое здание из лимонно-желтого камня украшали многочисленные венки из ветвей вечнозеленых деревьев, перевитых кружевами, полосами эмиратской парчи и шелковыми лентами. С высокого карниза свешивались изящные позолоченные колокольчики, отвечавшие на дуновение ветерка мелодичным звоном. Поддерживающие портик мраморные колонны были инкрустированы бирюзой. В просторном храмовом дворе росли яблоневые деревья, под которыми располагались уютные, накрытые бархатными пледами, скамьи. На клумбах под стенами здания радовали глаз ранние весенние цветы. Но все это благолепие почему-то казалось мне фальшивым, вызывало неприязнь.
Сегодня здесь, казалось, собрался весь Виндор. Евлалия достойно подготовилась к визиту императрицы. Путь от ворот до входа в храм был застелен затканной золотом ковровой дорожкой, по обе стороны которой стояли придворные. Здесь же были специально приглашенные Дарианной дядя Ге, мастер Триммлер и Лютый. Я обратил внимание, что вельможи постарались встать как можно дальше от Ома. Императрица отменила закон о бастардах и ублюдках, но даже она ничего не сумела бы поделать с предрассудками, глубоко укоренившимися в сознании людей. Когда бы Лютый ни появился при дворе – вокруг него тут же образовывалась пустота. Придворные избегали его, словно прокаженного. Пожалуй, они были не прочь и высказаться, но боялись рисковать. С тех пор как Ом вызвал на дуэль некого графа Сллейна, оскорбительно высказавшегося о его происхождении, и благополучно продырявил его мечом, остальные аристократы предпочитали демонстрировать свое презрение молча.
Дрианн с Лиллой вежливо отказались от участия в церемонии, объяснив, что адепты Исдес не могут молиться другим богам. Чуть поодаль расположились самые богатые и знатные торговцы. Народ попроще толокся вокруг ограды. Имперские гвардейцы проложили в толпе коридор, достаточно широкий для проезда кареты, и, встав в цепочку, образовали живой заслон, удерживая любопытных горожан. Дворцовые маги накрыли этот участок сильным щитом, дабы обезопасить ее величество. Императорский кортеж, провожаемый приветственными криками, въехал в ворота. Слуга распахнул дверцу, я выбрался, подал руку Дарианне. Девушка ступила на ковровую дорожку и медленно, кивая кланяющимся подданным, двинулась к храму. Следом шли мы с Копылом, за нами, как две складывающиеся пополам змеи, потянулись шеренги придворных. Во мне все нарастало ощущение беспокойства, неправильности происходящего. Я никак не мог объяснить это чувство, поэтому просто был настороже.
Первый ритуал поклонения Ат-тане, уже в статусе Верховной богини, совершался для императрицы и ее приближенных. Потом поклониться божеству могли мелкие дворяне, ученые и торговцы. Простому народу надо было ждать в многочасовой очереди. Но это обстоятельство не смущало горожан: погодка на улице стояла теплая, солнечная, а после отъезда ее величества народу было обещано гулянье в честь Ат-таны. С дармовыми напитками, между прочим. Так что мирно настроенные обыватели расходиться не спешили, глазели из-за ворот на пышно убранный храм, обсуждали прибывших важных персон и по знаку гвардейцев периодически вопили: «Да здравствует ее величество!»
На пороге нас встречала Евлалия в богатом ритуальном одеянии из красной эмиратской парчи. На голове Верховной жрицы красовалась золотая диадема, выполненная в виде переплетенных яблоневых ветвей. Когда Дарианна занесла ногу над первой ступенькой, кто-то крикнул из-за ограды: – Убийца! – Этот полный ненависти вопль ударил в спину и заметался в толпе, повторяемый разными голосами: – Убийца! Убийца! – Дежурившие на улице имперские псы и шпионы тайной канцелярии ввинтились в людские волны в поисках возмутителей спокойствия. Выкрики прекратились, сменившись болезненными стонами и женским плачем. На лице Дарианны по прежнему сияла доброжелательная улыбка, только теперь она выглядела неестественной, будто приклеенной. Я подобрался в ожидании чего-то очень плохого, о чем просто вопила моя интуиция.
Мы вошли в храм, наполненный яблочным ароматом, тянущимся из курильниц. Святилище Ат-таны превосходило великолепием все городские храмы. Стены были инкрустированы горным хрусталем и самоцветами. Крупные, с блюдце величиной, камни, обработанные алмазной огранкой, сияли, преломляя свет вечных свечей и окрашивая ритуальный зал многоцветными бликами. В центре возвышалась статуя Ат-таны – высокая, статная женщина с добрым красивым лицом держала на руках младенца. В полукруглой нише позади утопающего в цветах постамента расположились молодые жрицы с арфами, наигрывавшие нежную мелодию. Евлалия дала знак – и ритуал начался.
Ощущение беды усиливалось и раздирало мое сознание. Только теперь к предчувствиям прибавилась и физическая дурнота. Меня потряхивало, словно в лихорадке, болела голова, а в душе поселилось чувство тягучего безысходного ужаса. Ни сладкоголосое пение, ни молоденькие жрицы в легких платьях, закружившиеся вокруг статуи, ни торжественная молитва, которую нараспев читала Евлалия, не могли усыпить во мне тревогу. Я прекрасно помнил, что такие ощущения охватывали меня при близости сущностей бездны. Да что там близость: храм просто смердел бездной! Я погрузился в астрал и огляделся. Так и есть – багровый туман клубился так густо, что из-за него трудно было рассмотреть фигуры молящихся. Вернувшись в свое тело, я осторожно, стараясь остаться незамеченным, отошел от статуи. Что здесь происходит? Взгляд упал на стоявшие вдоль стен деревья в огромных горшках. Их ветви сгибались под тяжестью по-осеннему спелых яблок… Яблоки – символ богини плодородия. Плоды… яблоки… яблоки в храме… яблоки в доме Вериллия… Крохотный фрагмент мозаики со щелчком встал на место. Я отыскал среди придворных Лютого и прошептал ему на ухо:
– Выводи Дарианну, дядю, всех… осторожно! Пусть уходят как можно дальше. И скажи Копылу, пусть разгоняет народ.
Не задавая лишних вопросов, Ом кивнул и принялся пробираться к императрице. Я знал: брат сделает все возможное, чтобы обезопасить людей. Поискав вход в хозяйственные помещения и не найдя его, я плюнул и прошел прямо сквозь стену: времени на условности не было. Оказавшись в широком коридоре, снова вышел в астрал. Здесь тоже висел багровый туман. Я двинулся по коридору, заглядывая во все двери, но ничего подозрительного не обнаружил. Периодически выходил в астрал, убеждаясь, что иду в правильном направлении: кровавая дымка становилась все насыщеннее. Коридор закончился, я уперся в стену. По моим расчетам ничего кроме улицы за ней быть не могло. А вот под ногами багровая аура сгустилась настолько, что казалась монолитной. Я улегся на холодный камень: какая разница, проходить через стены или через пол? Вскоре глазам предстало подвальное помещение, в которое я и обрушился с потолка. Просторная комната была абсолютно темной, но способности изначальных позволяли видеть ее так, словно бы вокруг сияли маленькие солнца. Впрочем, смотреть там было не на что: пустой каменный мешок. Астральное обследование показало: туман приобрел какую-то тягучесть, его концентрация была так высока, что у одной из стен багрец плавно перетекал в черноту. Туда я и шагнул.
Передо мной предстала круглая комната, богато обставленная и вся, словно бонбоньерка, задрапированная светлым шелком. Со сводчатого потолка свисала позолоченная люстра, в которой горели вечные свечи. Все это отстраненно, между прочим, запечатлелось в сознании, в то время как мои глаза не отрывались от человека, сидящего в кресле посреди комнаты. Белые одежды, седые как у глубокого старика волосы, морщинистое изможденное лицо с ввалившимися щеками, горящие диким огнем глаза… Он улыбнулся, встал и шагнул мне навстречу, раскрывая объятия:
