меня не забирай, а детям скажи, что летела на самолете и самолет упал в море».
Вот и имя – Марина.
Вертолет, на котором должна была лететь, но в последний момент вся их съемочная группа почему-то пересела на другой. А этот рухнул потом на землю. Была первая катастрофа в серии вертолетных. Передали в новостях. Она позвонила нам, живая, из Хатынги, и попросила отправить кому-то во Францию телеграмму, что живы, связи прямой с Францией у них не было; мы с Веткой ночью пошли на вокзал, там работал телеграф. Это было в середине девяностых.
Машина – в прошлом году; «не подлежит восстановлению», в лепешку; Марина осталась жива.
Все ей надо было сразу, все у нее получалось. Захотела – и получилось. Быстро жила. Объездила полмира. Была на Северном полюсе несколько раз, в пустынях; в Сибири искала метеориты; в Европу, как домой, каталась. У нее были друзья по всему миру.
Летом она через меня разыскивала московских писателей-маринистов; кто-то из них написал книгу о гибели «Курска». Помню, говорила, что поедет на Север, будут снимать фильм о гибели «Курска». Ветка не знает, что они делали в море, не спрашивала. Я так полагаю, снимали фильм о гибели «Курска».
Ветка не пила. «Как же я буду пить, если я не верю?»
Принесла ее фотографию. Ветке она казалась человеком «понятным», мне тоже. Ветка знала наперед, что она скажет. И вот ее нет – и тайна.
Я посмотрел в дневнике – последний раз я ее упоминал три года назад; она спрашивала меня, кто раньше был генсеком – Андропов или Черненко, а я зачем-то записал это. И за три года о ней ни слова. Это было 17 сентября – ровно три года назад – день в день. День в день! Что это значит? Ничего. Ничего абсолютно не значит.
Вот что было вчера.
Вчера я оказался у ангела на Александровской колонне.
После «Борея» мы поехали к Налю Подольскому – Паша Крусанов и я. Я был не прав. Я должен был встретить вечером жену на Сенной площади – согласно нашей условной договоренности. Она должна была позвонить мне на мобильник. Она работала с туристкой из США, инвалидом. Я знал, что они будут в Эрмитажном театре, не знал – во сколько.
Мне все время казалось, что я достаточно трезв. Что легко от нее скрою, что выпил. Она не заметит. Это встречу когда.
Плохо помню, как прощался с Крусановым – опять же на Сенной площади. Он поехал домой, а где был я три часа – пробел в памяти. Может быть, где- нибудь закемарил. Ходил по городу?
Уже начинало темнеть, когда я обнаружил себя входящим на Дворцовую площадь. Шел определенно встречать жену, потому что был уверен: она в Эрмитажном театре сейчас. (Точно – теперь вспоминаю: мимо Атлантов иду и глазами вывеску ищу, – я не знал, где этот театр находится.)
На середине площади, куда же ей деться, колонна. Вся в лесах. Строительную площадку обрамляет забор. Я подхожу к воротам и вижу, что они приоткрыты. Я уже на площадке. На меня смотрит сторож. Дальше поступаю, как по наитию. Вот, говорю, мне завтра делать репортаж, все равно полезу, пусти сегодня посмотреть, я сто рублей дам.
Он что-то бормочет. Я говорю: «Я нормальный». Иду к лесам и лезу по лестнице. Он меня не останавливает.
Фантастика. Я в восторге. Я залез на последнюю площадку. Далее – ангел. Он в огромном футляре, обтянутом клеенкой. Дверца – на ней замок.
В стороне от дверцы, на уровне груди, клеенка надорвана. Оставляю сумку на лесах – не потерял! – и лезу в эту щель. Я внутри. У ног ангела. Он огромен. Там еще три этажа. Лезу по лесенке выше. Я на уровне его лица. Кто сказал, что это лицо царя Александра? Ничего подобного. Лицо ангела. Глаза без зрачков.
У него через плечо тянется раздваивающаяся полоска, довольно-таки яркая в полумраке. Так надо или замазали трещину чем-то? На крыльях кружочки.
Шутка детства: «На колонне установлен ангел в натуральную величину».
Перекрестился. Становится не по себе. Я поднялся на верхний этаж. Это выше его головы. В дощатом полу только два отверстия – для пальцев благословляющей руки и для креста. На кресте, у самого торца, десять (считаю) неглубоких выемок. Зачем-то вкладываю в них пальцы.
Я трезв. (Как мне кажется.) Я отрезвел. Если пьян – то от восторга.
Мысленно прошу прощения у ангела. Не могу найти разрыв на клеенке, почти на ощупь ищу.
Потом сторож сказал мне, что я там, наверное, уснул. Мне казалось, я был там недолго. Правда, уже стемнело, когда зазвонил в кармане мобильник. «Ты где?» – «Ветка! Не поверишь! Я с ангелом!» А с каким – не сказал (думал, и так ясно). И что выбраться не могу – не сказал. Она ответила – я не помню что (если ответила), что-нибудь вроде того: «Я рада за тебя», – как обычно отвечает, когда сердится. Я не встретил ее, она была уже дома (а я и не знал и не понял). Не разделила мой восторг. И вообще – что подумать могла? Тут я нашел то место, где влез, и – вылез.
Подошел к краю лесов и посмотрел вниз. Удивился, что стою на краю и не страшно. Вообще-то я боюсь высоты.
Когда я спустился на полколонны, встретил ползущего наверх сторожа. Он бранился, он говорил, что я там уснул. Я ему отвечал, что я ведь
