лотереей и лотереей спортивной, и, чтобы не разочаровать окончательно турагента, отнесшегося к его колебаниям весьма терпеливо, решил взять билеты, распространяемые израильской организацией “скорой помощи” – “Красным Маген Давидом”. Но и от билета “Красного Маген Давида” вынужден был отказаться, потому что в кармане, кроме сережки Аннет, нашел только шесть шекелей, сдачу, которую ему дали в заведении с мухами-пешеходами на улице Цфания. Зато с благодарностью согласился принять несколько иллюстрированных брошюр, подробно описывающих маршруты для людей, соблюдающих еврейские религиозные традиции. В одной из брошюр на иврите, на английском и на идише сообщалось, что милостью Божьей, благословен Он, проложен путь и уже появилась возможность не только поклониться могилам “благословенных праведников” в Польше и Венгрии, посетить там “Святые Места, разрушенные притеснителем и погубителем, да искоренится и сотрется навеки память его”, но и полюбоваться “умопомрачительной красотой Яфета, пребывая в атмосфере строжайшего и точнейшего соблюдения еврейских религиозных традиций и предписаний, под наблюдением гидов высокообразованных, много знающих, скромных, и все это – с позволения и благословения высочайших мудрецов, знатоков Священного Писания”.
Турагент спросил:
– Быть может, господин подумает и, взвесив все, вернется к нам?
Фима ответил:
– Не исключено. Увидим. Во всяком случае, спасибо. Извините.
– Не стоит благодарности, мой господин. Для нас это и великая честь, и огромное удовольствие. И доброй, благословенной Субботы вам.
Идя вверх по улице по направлению к зданию Гистадрут[40], Фима подумал, что этот округлый парень, льстивый лицемер с пальцами-сосисками, в белой рубашке с почерневшими от грязи воротом и манжетами, – что он примерно в возрасте сына, от которого отказалась Яэль, и произошло это в клинике на улице Пророков, всего лишь в двух минутах ходьбы отсюда. Он невесело улыбнулся, потому что, если забыть про ермолку на голове и канторский тенорок, наблюдатель наверняка отметил бы очевидное сходство между Фимой и молодым турагентом. Но смогла бы Яэль испытывать материнские чувства к этому раскормленному созданию с мутноватыми голубыми глазками за толстыми линзами очков, с розовыми поросячьими щечками? Смогла бы она сидеть и вязать ему голубую шапочку с мягким помпоном? Смогла бы отправиться с ним на рынок Махане Иехуда и позволить ему выбирать для нее острые черные маслины? А ты? Чувствовал бы ты желание сунуть украдкой в его карман сложенную в несколько раз банкноту? Нанял бы для него маляров? Да, Яэль снова права. Как всегда. Потому что она родилась правой.
“И все-таки, – подумал Фима с грустью, – ведь это могла быть девочка. Маленькая Джульетта Мазина, тоненькая и нежная, со светлыми мягкими волосами. И можно было бы назвать ее именем матери, Лиза, или на иврите – Элишева”.
Впрочем, скорее всего, Яэль не позволила бы.
– Женщина холодная, исполненная горечи, – прошептал он.
Только ли ты в том виноват? Потому что причинил ей боль? Потому что не исполнил данного в Греции обещания? Однажды в спальне Нины Гефен он видел старый переводной роман в потрепанной обложке, который назывался “Женщина без любви”. Франсуа Мориака? Или Андре Моруа? А возможно, Альберто Моравиа? Надо бы спросить Нину. Рассказывается ли в этом романе история женщины, так и не нашедшей свою любовь, или женщины, которая не в состоянии любить? Название “Женщина без любви” можно понимать и так и этак. Но в ту минуту ему показалось, что разница между этими толкованиями исчезающе мала. Они с Яэль считаные разы произносили слово “любовь”. Исключая, возможно, те греческие дни, когда и он, и три девушки не выбирали слов.
Покружили журавли – и нет их.
Пересекая улицу, он вдруг услышал резкий визг тормозов. Водитель автомобиля, развозящего товары, ругал Фиму, вопя во все горло:
– Ты что, совсем спятил?
Фима помешкал, с опозданием испугался и упавшим голосом пробормотал:
– Извините. Я очень сожалею. Простите меня.
Водитель вопил:
– Недоделок! Идиот! Тебе повезло еще! Удачи больше, чем мозгов.
Фима обдумал и это утверждение, пока пересекал улицу, и согласился с водителем. И с Яэль, решившей не рожать ему сына. И с возможностью быть раздавленным автомобилем прямо здесь, на этой улице, в канун Субботы, вместо того чтобы наслаждаться жизнью в Риме. Умереть. Подобно арабскому подростку, которого подстрелили в Газе позавчера. Угаснуть. Стать камнем. Реинкарнировать. В ящерицу. Освободить Иерусалим для Иоэзера. Вечером непременно позвонит отцу и объявит ему со всей решительностью, что ремонт отменяется. Ведь он все равно скоро сорвется с места и упорхнет отсюда. На сей раз он не уступит, не будет тряпкой, не пойдет на компромисс, упрется на своем и навсегда уберет куда подальше пальцы старика Баруха, проникающие не только в его карманы, но и в его жизнь.
У Дома врача, на перекрестке улицы Пророков и улицы Штраус, собралась небольшая толпа. Коротышка с носом-клювом и густым акцентом уроженца Болгарии поведал Фиме, что обнаружили подозрительный предмет, движение перекрыли и ждут саперов из спецподразделения полиции.
Девушка в очках возразила:
– Все совсем не так. Просто беременная женщина упала в обморок прямо на проезжей части, и приехала “скорая”.
