Тусклый свет проявил очертания, он начал различать силуэт человека, поющего на неразборчивом языке, по интонации представлялось, что это песнь о справедливой и правильной жизни.
Из плена темноты медленно выступила женщина, продолжая напевать она приблизилась к Здалу. Он не мог пошевелится лишь только взирать на размытый в лучах рыжего света облик молодой девушки. Толи ангел, толи демон, но это была не земная женщина.
Цемент, скрепляющий кирпичи пятиэтажного дома цвета дождя, размешанного с грязью, был выточен ветрами так, что, цепляясь за выемки можно было, как по отвесной лестнице забраться на козырек над подъездом, с проросшими и уже увядающими ромашками на мшистой крыше, и уже давшей росток молодого тоненького стебелька тополя.
Входных дверей не было Ругман завёл Милу в подъезд.
— Мы с мамой живём на последнем этаже, самая лучшая квартира в доме.
— Этот дом как будто заброшен. — прижимаясь к своему спутнику сказала Мила.
— Нет этот дом не заброшен, а очень даже густо населён.
— Но в здании так тихо. Ни голосов, ни звуков. В доме точно кто-то живёт? — вскинув бровки спросила Мила.
— Мы привыкли жить в тишине, и прислушиваться к каждому шороху постоянно ожидая, самых неожиданных ужасов. Скоро всё изменится, я уверен.
В подъезде стояла тишина изредка слышались сдавленные писки чем-то угнетённых людей.
Мила огляделась в подъезде, обшарпанные стены под ногами голый бетон, просевшие лестничные марши. Стёкла между этажами были выбиты и свет, и ветер проникал на каждую лестничную клетку, свежий воздух разбавлял запахи жильцов этого дома. На четвёртом этаже тяжёлый бетонный марш ходил ходуном от каждого шага на ступеньку, и держалась только на арматуре видной из щели осыпавшегося бетона. Мила старалась проскакивать через ступеньки опираясь на перила, она легко перепрыгивала ступеньку через ступеньку и ей казалось, что от этого давление от её веса на лестничный марш уменьшится. Перила были сделаны из цельных стволов молодых и тонких деревьев, прибитых, где-то привязанных за место утраченных.
— Мы ухаживаем за нашим подъездом, перила я сам делал. — Ругман похлопал по тонкому стволу дерева с ещё зелёной и влажной карой, со старательно обломанными ветками под самый корень, но всё же с занозами из распушившихся сучков.
Они поднялись на последний этаж, стены, и то что должно быть лестницей на чердак, две железных периллы с проржавевшими насквозь перекладинами толщиной в палец — то что должно быть ступеньками, уже обломано и прогнулось, а нижние три совсем отвалились, сварка крепящая железные брусья с основами лестницы проржавела.
Дверь в квартиру Ругмана, была обита деревянными брусьями, с пахучей карой, выглядела свежей и заметно, и качественно отличалась от соседних уставших дверей с ободранной обивкой.
— Мама хочет, чтобы я следил и как можно чаще обновлял двери. Двери в прихожую говорят о хозяине дома. — Ругман открыл дверь и пригласил Милу зайти в дом первой.
— Так тоже говорит твоя мать? — Улыбнулась Мила.
Маленькая прихожая была похожа на маленькую комнату, трепка на стене смутно напоминала ковёр, камни по своей форме похожие на замысловатые фигурки, выстроенные в ряд на полке из сучковатого бруска, каким-то образом прикреплённой, не понятно как, но державшейся на стене, но самое главное что делает эту прихожую комнатой, это диван, втиснутый и оставляющий мало места для передвижения, диван как и во всех остальных комнатах, больше деревянная скамья с наложенным, даже скорей наваленным тряпьём сверху, выдаваемое за перину — скромно и безвкусно. Диван стоял в проходе создавая впечатление что он там лишний, но он там стоял, и никто его с его места трогать не собирался.
Мила переступила порог и сразу очутилась в комнате, где на скамье-диване сидела не оставляя шансов пройти дальше в квартиру, с недовольной, заплывшей в морщинах и затвердевшей от старости лет, физиономией илистого цвета кожи, мать Ругмана.
— Чё!? — резко, буквально как выстрелила мама вопросом, как только глаза милы попали под её взгляд.
— Мама, познакомься, это Мила, вы уже встречались и даже говорили др… Мама мы хотим уплыть.
— Уйти, морские суда ходят по волнам и океанской глади. — поправила Мила.
— Да. — Ругман взглянул мельком на Милу, улыбнулся ей скромно и опять перевёл взгляд на свою мать, — В «Гоктании», по словам Милы, — под укоризненным взором матери Ругман начал как бы оправдываться, в его голосе появилась нотка совестливого оправдания своему плохому поведению, — там настоящий рай, там люди живут, не зная бед и нужды.
— В куда?
— В «Гоктанию». Это город, который находится по среди океана, который состоит из кораблей и там есть всё и все там добрые и всегда готовы прийти на помощь. Это город «Гоктания». - пропел Ругман подражая услышанному от Милы и других женщин, постоянно воркующих о райской пристани.
— Там на самом деле не всё так сказочно. Есть там свои проблемы, суда из которых состоит город уже давно пришли в негодность, проржавевшие