Утро 28 июня занялось лучезарно. В главной квартире спозаранку все были на ногах. Король обратился к армии с несколькими душевными словами, благодаря за проявленные храбрость и самоотверженность.
Затем начали хоронить на лангензальцском кладбище убитых. Король со свитой стоял у края большой, общей могилы. Священник трогательной речью напутствовал соединенных и примиренных смертью героев — пруссаков и ганноверцев. Георг V, который не мог видеть трупов храбрецов, лежавших в яме у его ног, — верных борцов за долг и своего государя, — низко нагнулся и, взяв горсть земли, первый бросил ее своей державной рукой павшим героям.
— Да будет земля вам пухом! — прошептал король и еще тише прибавил: — Благо уснувшим в вечном покое!
И, сложив благоговейно руки, произнес про себя молитву. Потом взял под руку кронпринца и вернулся в стрелковый дом. На пути его повсюду приветствовали стоявшие и расхаживавшие группами солдаты громкими «ура!» и возгласами: «Вперед! Вперед!»
Король низко наклонил голову. На чертах его лежало скорбное выражение.
Придя в свою комнату, он тотчас же послал за главнокомандующим.
Тот, как выяснилось, уехал к бивакам, и прошло больше часа, прежде чем он вошел к королю.
— Могут ли войска идти? — спросил король.
— Нет, Ваше Величество! Армии капут! Совсем капут! — сказал генерал, отчаянно ударяя себя в грудь. — Есть нечего, и боеприпасов не хватит для серьезного дела.
— Что же делать, по?вашему? — спросил спокойно и холодно король.
— Ваше Величество! — крикнул генерал. — Главный штаб единогласно просит капитуляции!
— Почему?
— Главный штаб того мнения, что армия не в состоянии продолжать похода, — заявил генерал. — Кроме того, — прибавил он, — отовсюду надвигаются значительные неприятельские силы, форпосты доносят с севера, что генерал Мантейфель нас запирает, с юга генерал Фогель фон Фалькенштейн двинул значительные силы из Эйзенаха к Готе…
— Этого не могло бы быть, если б мы вчера же вечером пошли дальше, — заметил король.
— Идти дальше было немыслимо, как уверял главный штаб, — сказал Ареншильд.
Король молчал.
— Ваше Величество! — снова заговорил генерал, по?прежнему колотя себя в грудь. — Мне тяжело произносить слово «капитуляция», но ничего иного не остается. Прошу разрешения Вашего Величества вступить в переговоры с генералом Фогелем.
— Я оглашу вам мое решение через час, — объявил король, — оставьте здесь своего адъютанта.
И он отвернулся.
Генерал вышел из комнаты.
— Итак, — произнес с глубокой скорбью Георг V, — напрасно лилась кровь, напрасны были все эти тревоги, страдания, лишения — все напрасно! И отчего? Оттого, что глаза мои застилает ночь, что я не могу стать во главе моей храброй армии, подобно моим предкам… Ах, как это тяжело, как это больно!
Король крепко стиснул зубы и поднял к небу свои невидящие очи.
Мало?помалу с лица его сбегали негодование и скорбь, уступая место кроткому спокойствию. На губах заиграла тихая, страдальческая улыбка, он сложил руки и тихо проговорил:
— Мой Господь и Спаситель нес терновый венец и для меня тоже пролил кровь свою на кресте. Господи! Не моя — но твоя да будет воля!
Он позвонил в золотой колокольчик, последовавший за ним из его гернгаузенского кабинета в поход.
Вошел камердинер.
— Прошу сейчас же ко мне графа Платена, генерала Брандиса, графа Ингельгейма, тайного советника Лекса и члена совета Мединга.
Немного погодя все эти лица вошли в кабинет.
— Вам известно положение, в котором мы находимся, господа, — сказал король, — нас окружают значительные неприятельские силы, и главнокомандующий сейчас объявил мне, что войска в совершенном изнеможении и не могут продолжать похода, что у нас нет ни провианта, ни боеприпасов Он считает капитуляцию неизбежной. Но прежде чем на нее решиться, я желаю выслушать ваши мнения. Что вы думаете, граф Ингельгейм?
Австрийский посол заговорил глубоко взволнованным голосом:
— Тяжело, государь, говорить о капитуляции на другой день после такой победы, но если превосходство окружающих нас сил несомненно, — сил, успевших охватить нас со вчерашнего вечера, — прибавил он с ударением, — тогда продолжение войны было бы только напрасной жертвой храбрых солдат, чего никто Вашему Величеству не посоветует.
— Если б можно было послать кого?нибудь в Берлин, — начал граф Платен, — тогда, быть может…
