– Ты не бойся, раубичский пан, ударят точно.
– Я не боюсь.
Брона побежал за штуцером и принес его.
– У-ух какой! – улыбался он. – Аж руки прикипели. Вот это оружие! Ну, держитесь теперь…
Раубич улыбался. Вид у хлопца был, как у ребенка, что держал игрушку.
– Ну, спасибо… Ты – ничего!… Ты даже подумать не успеешь, я уж постараюсь, – спешил Брона и как бы пояснил: – Жену мою с детьми Кроер куда-то в Расейщину продал за непослушание… А что она там?
– Я понимаю, – сказал Раубич.
– Ведите коней, хлопцы, – приказал Корчак. – Дом жечь не будем. Пусть вдове останется. – И улыбнулся: – Может, и для меня что-нибудь найдешь?
Раубич с жестковатой улыбкой покачал головой.
– Да я шучу, – сказал Корчак.
Люди с лошадьми стояли немного в стороне и не смотрели на них. Никому не хотелось видеть убийство.
Брона вытащил из земли корд и стал с левой стороны и немножко впереди Раубича.
– Молись, – сказал Корчак.
Пан Ярош поднял голову и, глядя на языки высокого пламени, начал читать апокрифичную молитву панов-латников, против которой четыреста лет безуспешно боролась церковь. Безуспешно потому, что читали ее один раз и потом не было кого карать.
Брона слушал, как падали слова. Молчал и смотрел чужими глазами. И летели, летели в небо языки огня.
– 'Воины бога пришли за мной' – спокойно читал Раубич.
Корчак отошел к лошади.
– 'Воины бога пришли за мной… Они пришли – и не опечалилось сердце мое. Они пришли – и не дрогнули колени мои… Тьма была вокруг. И во тьме горели лики архангелов…
…Как половодье, близились они… Как лава, росли они… Как ураган, росли они… Как солнце в час смерти, росли они'.
Странный звук родился где-то. Словно начинался обвал. Далеко-далеко. Брона не удивился. Так оно и должно было быть. Что ж, если за человеком шли воины бога…
– 'Как черный огонь были очи их… Как сухая трава в огне были волосы их… Как вежи во время пожара были крылья их… Как расплавленная сталь были мечи их.
…И разверзлось небо – и пожар был за спинами их.
Но не трепетала душа моя'.
Цокот нарастал и нарастал, близился. Неодолимый, мощный. Земля стонала. Потом долетели два выстрела, а спустя минуту – еще два.
– Что такое? – спросил Корчак.
– Большой отряд, – ответил кто-то.
– Войско, – пробормотал Юстын. – Наутек, хлопцы!
– Ти-хо! – приказал Корчак.
Земля гремела уже, словно была из железа.
– И правда, хватит, – взвился в седло Корчак. – Засиделись… Брона, кончай да догоняй.
Люди тронули коней. Обвал уже гремел во всю мощь.
Брона сделал шаг и встретил глаза Раубича.
– 'Потому что не боялся я смерти детей нижe своей кончины без холма и причастия, без слез и памяти…'
Брона зашел за спину Яроша, поднял с земли штуцер и резким ударом корда перерезал веревки. А потом со всей силой толкнул Раубича. Тот не удержался на ногах и повалился на землю.
Корчак, оглянувшись, увидел лежащего и то, что Брона садится на коня. Всадники исчезли за домом.
…Алесь, вырвавшись на лужок, увидел разбитые окна, пощепанные двери дома – в них били топорами, – зыркий огонь, а возле него неподвижного человека.
Пылали флигель для гостей, дом эконома и каретная. Рыжее, как львиная грива, пламя с горячим гулом летело в ночь. Коробились крыши, тысячами рубинов сияли сквозь вуаль огня бревна. Ревело, сыпало искрами, несло.
И грозно вертелся во все стороны, угрожая мечам, флюгер-всадник на крыше флигеля – горячая струя воздуха вертела его. Достойный жалости, маленький и грозный всадник над морем огня.
Алесь спрыгнул с коня и склонился над неподвижным телом.
– Пан Ярош! Пан Ярош!
…Ярош удивленно смотрел на него. Потом сел, потирая запястья.
– Ничего, – резко сказал он. – Где солдаты?
– Какие солдаты? Я один.
В этот момент люди Корчака скакали уже на той стороне озера. Спешили оставить между собой и карательным отрядом как можно больше верст.
– Неудача, – сказал Корчак. – Ни оружия, ничего. Отряд кто-то навел.
Гнали коней, словно одержимые. И лишь после долгого молчания Корчак обронил:
– Ничего. Одного-таки кокнули.
Брона пожал плечами.
– Боюсь, что нет. Боюсь, что он останется в живых.
– Ты что?
– Времени не было. Когда я ударил его, мне показалось… корд наткнулся на железо.
– Брас-лет, – похолодел Корчак.
Брона молча скакал рядом с Корчаком. Он не жалел ни о чем.
'Воины бога пришли за мной'.
Он улыбнулся мрачно и погладил в темноте вороненый ствол штуцера.
Ярош недоуменно смотрел на Алеся, потного, с грязными потеками на лице. Под спутанным чубом дерзко горели серые глаза.
– А солдаты?
– Да один я, один. Вставайте. Они удрали.
Раубич увидел вспененный табун, что жался подальше от огня. Перед табуном стоял, прижав уши, огромный жеребец и смотрел на пламя.
'Конь покойного Юрия. На нем он был, когда предупредил… Тогда, у кургана. Нет, никогда не пошел бы пан Юрий на заговор.
И этот… Действительно один. Прискакал и сдунул их, как пылинки. И увидел его на земле, очумевшего. Еще, может, подумал, что сомлел, как баба'.
Ярош почувствовал страшное унижение. Он, мужчина, с восемью слугами, с оружием в доме, попал в руки этим свиньям и битый час терпел издевательства, словно ожидая, когда этот щенок явится на помощь. Один, с бесполезным, как тросточка, дробовиком в руках. Прискакал на помощь тому, кому 'мстил презрением'. Конечно, к таким надо скакать на помощь, разве они сами защитятся?
– Вставайте. Они не ранили вас?
Ярош неожиданно легко поднялся, начал было отряхивать грязь с живота и колен и едва не застонал.
Унижение раздирало его. 'Один… Один… Боже мой, спасай меня от позора… спасай меня от этого спасения…'
Если б Алесь сказал то, что хотел сказать: 'Быстрее, пан Ярош, они могут вернуться, а нас двое', – все, возможно, обошлось бы. Раубич увидел бы в его поступке простую смелость, желание помочь отцу девушки, которую любил.
Но он не сказал этого.
– Имеешь мою жизнь, – глухо сказа Раубич. – Надо будет – отдам.
– Зачем так?
– Я ее не хотел. Так разве не все равно, кому отдать?
– Пан Раубич…
– Я дорого дал бы, чтоб этой помощи не было.
– Брезгуете брать из моих рук? – оскорбленный, спросил Загорский.
– Не беру подачек.
