На меже бьют вилами брата. Каждый заслужил себе пана. А когда панов побьешь ты громом, Кто тогда нам храмы построит? Кто тогда нам ладан запалит? Сдохнем с голоду, дурень, на небе. На гордое, жестковатое лицо деда падали последние лучи солнца. Тихо гудели струны, приглушенные рукой. А голос из резкого становился мягким и напевным:
Покачал Микола головою, И пошли они молча на небо… Над землею крадется вечер… Где-то в пуще волки завыли. Слышит в чаще храпы Микола, Чует в дебрях какое-то движенье. Яня с круглыми от ужаса глазами забилась между плечом деда и стеной, и дед лишь на миг оторвался от струн, чтоб набросить ей на плечи полу рваной свитки. Алесь увидел это и стал тереть ладонями виски, так жаль ему стало себя и всех.
– Кто такой? – спросил Касьян Миколу. – Может, мишка, упаси нас боже? – Нет, не мишка, просто кобыла. – Без испуга ответил Микола… Промеж елок стоит кобыла – Не кобыла, а призрак без тела. Страшно ребра торчат, как слеги, На ободранной стрехе селянской. На глазу бельмо, набита холка… И… жеребится эта кобыла! Голос деда сорвался. Потянулася она к святому, Как дитенок хворый, взглянула: 'Может, этот мне допоможет?' Стал Микола, почесал макушку: – Брат Касьян, давай-ка ей поможем. – Тут, как черт, Касьян взбеленился: – Этой падле лучше бы сдохнуть, Чем таскать борону и бревна Да кормиться гнилою соломой. Что я, коновал тебе, что ли? Хочешь – пачкай мужицкие руки, Я приду нетронутым на небо, Чистым стану пред божие очи. Юрась не отрываясь смотрел на деда. И дед поймал его взгляд, улыбнулся и без музыки – струны еще замирали – почти скороговоркой повел песню дальше.
Тут Микола сложил свою свитку,
Разложил огонь меж корчами.
Сел Касьян у тепла, руки греет,
А Микола стоит возле кобылы,
Щупает ей брюхо руками,
Ей по крупу ладонями гладит…
Будь он возле Орши коновалом -
Полрубля ему бы заплатили,
Завалился бы деньгами Микола.
Робкая улыбка дрожала в уголках губ Павлюка. Он неслышно тронул Алеся за плечо, и Алесь ответил улыбкой. Снова повели свой напев, загудели струны. Тихо-тихо.
Не запели еще и певни, Как вздохнула глубоко кобыла: Мокрый, теплый белый жеребчик Мягко лег в ладони Миколы. Аж до полдня выждал Микола, А потом он погнал кобылу, А за ней побежал жеребенок. Облегченно вздохнула и повернулась на бок Курта, словно и она поняла, что все окончилось хорошо. А солнце садилось, и зелень деревьев стала оранжевой.
Шли они и пришли на поляну. На поляне – курная хата, Возле хаты четверть волoки [3] И сухая, старая дикая груша. Стал Микола в лесу и видит, Как бежит хозяин к кобыле. На ногах изорванные поршни, На лице изнуренном – слезы. Оглянулся Микола и бросил: – Вот и все. Пошли, брат Касьяне, Поспешим поскорее на небо, Даст нам бог за задержку по шее. Юрась шевельнулся, думая, что уже конец, но поймал строгий взгляд деда и остался сидеть неподвижно.
Перед богом стоит Микола, Все портки заляпаны грязью,
