Виктория предполагала лететь со Сталиным, сроднившись душой с этим очень поменявшимся человеком, оба взяли у своего, известного нам, духовного отца, благословение на поездку. Благословив, духовник обрадовал, что в это же время будет в командировке в тех же краях, по делам епархии в течении несколько дней…
Я не могу не сообщить читателю, что смерть «Нечая» не осталась не замеченной для соответствующих органов. Он играл достаточное значение не только в криминальном мире, но оказывается был полезен, как это часто бывает, и для силовиков. К сожалению последних, у следствия почти не было никаких зацепок для раскрытия этого убийства, кажущимся более, чем странным. Некоторые версии не могли быть полными своими картинами происходящего, не было подозреваемых, арестованных, даже отдаленно предполагаемых. Расследование затянулось, Москва требовала результатов, пусть даже хоть каких-то, но понимая тупиковость ситуации и безнадежность этого «висяка», к этому привлекли еще двоих следователей, среди которых оказался молодой человек, считавший себя воспитанником нашего упокоившегося знакомого Андрея Михайловича Хлыста. Смерть его учителя осталась не замеченной, обещанных помпезных проводов не случилось, ни мемориальной доски, ни некролога в соответствующих изданиях, ни поминок, возможно, потому, что Господь готовил памяти этого благородного человека другую славу.
Татьяна Ермакова уехала сопровождать группу в столицу, поездка должна обещала быть недолгой, проследить за размещением, передать подругам из Московского филиала фонда «Онколиги» заботу о них, и назад — дел невпроворот.
Перед отъездом, посетившее ее нехорошее предчувствие, оправдалось в первый же день поездки. Недавно ремиссия тяжелейшей онкологии (выздоровления) мужа, с которым они вместе боролись за жизнь больше пяти лет, сократили с занимаемой должности, лишив работы, где он верой и правдой пропахал более двух десятков лет. Услуги редкого специалиста горного дела, которого еще поискать нужно, почему-то оказались не нужны, что было сильным ударом и по семейному бюджету, председательство фондом, естественно, не давало никакого заработка. Но страшным было не это, а последующий продолжительный стресс, которые обычно становятся причинами повторения возвращения прежнего несчастья.
«Работу то они найдут, пусть будет тяжело, пусть не будет ни времени на отдых, ни на семью, ни на себя, но лишь бы не было рецидива у мужа!» — как же с такими мыслями сложно бороться, как же невозможно помогать с ними другим, как трудно сдерживаться, видя несправедливость от лоснящихся и упитанных, наживающихся на несчастных, чиновников и принимающих не продуманные, не рациональные, часто губительные законы, депутатов — «слуг народа», на деле, за счет этого самого «народа» обеспечивающих, свое безбедное и весьма благополучное существование.
День этот оказался мерзким не только для нее, сколько для всей лиги онкологических больных по всей стране. Некий депутат предложил на полном серьезе создать резервацию, причем поближе к северу нашей необъятной Родины, и свозить туда всех заболевших этим недугом. Страшной была и реакция — практическое молчание общества на такое безобразие, воздух разрывали голоса только самих больных и врачей. «Либерасты» и правозащитники молчали, не в пример, когда ситуациям, когда кто-то задевает ВИЧ-инфицированных, наркоманов, сексуальные меньшинства. Единственный сразу отреагировавший был Явлинский со своими последователями. Сначала вступился он, затем профессиональным языком с приведение многих вопиющих фактов и статистики, добила оппонентов Ольга Демичева, ставшая депутатом от «Яблока».
Как же мало нужно тяжело больному человеку, чтобы потерять временно надежду. Воистину, в этом случае справедливо будет констатировать: «Если вас гонят в резервацию, не мир избавляется от вас, но Сам Господь отделяет вас, как овнов, от этих козлищ!». Если болящие онкологией, их родственники и близкие тех, кто уже покинул этот грешный мир, конечно, в союзе с настоящими врачами, объединятся в лигу, то не только ни одна подобная истерика или душевный припадок (по другому и не назовешь), не будут слышны за их ровным дыханием взаимопомощи, но и любая хоровая ругань и призыв к сокращению койка мест, медсестер, (шаг не просто страшный, но глупый) не рациональное и безосновательное уменьшение зарплат медиков, закрытие клиник, больниц, лабораторий любым постановлением министра, обернется в его же печень той самой онкоопухолью с миллионами метастаз…
В расстроенных чувствах несколько человек окружили большую с электроприводом кровать протоиерея, с некоторой грустью смотрящего на каждого по очереди. Он был в самом тяжелом положении, по сравнению с остальными вновь прибывшими, но излучал более всех радость, пробивающуюся, даже сквозь сожаление о товарищах по несчастью:
— Ну что ж вы так печалитесь, ведь недаром святые последние то наши, так и говорят: «Скорбями да спасетесь» — радоваться нужно, что вам скорби попускает Господь, ведь эти скорби настоящие, спасительные. Вот посмотрите на скорби богатых и властных…, вот что у них за печальки-то? Как наворованное или накопленное не потерять; что же будет после моей смерти с богатством; чем бы развлечься, пока жив; что бы купить; как бы в живых остаться или, как бы не посадили, не узнали о делишках?! Ты ж посмотри не детей этих нуворишей, сами-то они по себе не ахти людишки, да и у многих даже толковых, все больше шалопаи и бездари, все в похвальбе о своем незаработанном положении живущие, а не тем, что сами могут, но тем, что от папы с мамой перепало, а сами ничего дельного и путного на суд представить не могут… Не в первой это все, детушки, не в первой! А вот глянь-ка глубже…, ведь и ты, и ты, и ты, и мы все и эти знатные да богатые, все до единого топаем к часу то смертному, но одни не боясь потерять, потому, как нечего — и нет ничего и душа не особенно грехами отягчена, вся вдоль и поперек исповедана и причащена; а другие, то и дело, в агонии страха и ужаса, потому как все у них здесь останется, а там-то ничего нет — совесть об этом уже кричит на смертном то одре! Там-то желания их никто выполнять то не станет ни за деньги, ни за страх, а вот за скорби-то настоящие, непридуманные да воздастся. Я это все точно знаю…
— Да так-то оно так, отче, но вот как это все победить… Вот сказал один нехороший человек об этой резервации — зачем сказал-то не понятно, ведь
