понимаю: я слабачка, которая, скорее всего, не смогла бы даже утопиться.
— Все обошлось, значит, нет повода для грусти.
— Есть, Вовчик, еще и какой, — печально сказала девушка. — Я мечтаю о самостоятельной жизни. Даже не самостоятельной, а независимой. Мне хочется иметь свой угол, свою посуду, шторы, книги — все, что имеет обычный человек. Знаю, что мои сверстники мечтают о другом: об отдельной квартире, семье, хорошей зарплате. Я хочу работать там, где мне хочется, получать заработанные деньги и тратить их по своему усмотрению. Я просто хочу быть хозяйкой своего угла и своей жизни. Безумное, неосуществимое желание!
— Будет когда-нибудь у тебя и свое жилье, и своя зарплата.
— Ты не поверишь, но у меня нет даже карманных денег. Если на улице жара и я хочу выпить стакан воды, мне не на что его купить. Когда я ходила в школу, все дети бегали на переменках в буфет и покупали там сладости, чай, булочки, пирожки, пирожные. Мне безумно хотелось толкаться с ними в очереди, выбирать что-то на прилавке, считать деньги и прикидывать, на что их хватит, а потом бежать по звонку в класс, на ходу дожевывая булочку. Отец никогда не давал мне денег на карманные расходы, но я была ребенком, а потому шла в буфет, разглядывала сквозь толпу прилавок, потом становилась в очередь. Знаешь зачем? Чтобы почувствовать себя такой, как мои сверстники. Я пропускала вперед тех, кто становился за мной, а потом вместе со всеми спешила в класс, говоря: «Черт! Я не успела купить пирожок!»
У Миланы сжало горло. Она замолчала, проглотила неприятный комок воспоминаний, и непрошеная слезинка скатилась по щеке. Девушка смахнула ее, чтобы Володя не заметил.
— Ты обо мне уже много знаешь, — продолжила Милана, — но ты еще не знаешь самого страшного.
— Мне и так казалось, что твоя жизнь похожа на ад, а я еще не все знаю?!
Милана смотрела в окно и видела, как первые крупные капли дождя упали на асфальт и мгновенно испарились. Затем они расхрабрились, посыпались с неба чаще и чаще, дорожка стала темной и мокрой. Где-то вдалеке грянул гром, и небо, осмелев, плеснуло на землю воду, словно из огромного ушата. Вмиг на улице потемнело. Милана вслушивалась в однотонный шум дождя, который был похож на музыку самой природы во всем ее величии. Вода не успевала стекать с асфальта и впитываться в землю, пенилась и тоже шумела.
— Люблю дождь, — задумчиво сказала Милана.
— И я. Так о чем ты мне еще не рассказала? — напомнил Володя.
— Отец принял решение выдать меня замуж за стареющего разведенного полковника, которого я раньше в глаза не видела.
— Как это?
— А вот так! Поставил меня в известность перед его приездом, так сказать, на смотрины. А ночью этот хмырь хотел меня изнасиловать.
— Но ведь ты его будущая жена, и это нельзя назвать насилием, — заметил парень.
— Насилие — это все, что против твоей воли.
— И ты с ним не переспала?
— Нет! — взволнованно ответила Милана. — Даже существует справка, что я девственница, но она или у полковника, или у моего папы! И ты тоже хочешь на нее взглянуть?! — чуть не плача, бросила она.
Володя подошел ближе, обнял девушку за плечи. Милана не выдержала, уткнулась лицом ему в грудь и беззвучно заплакала.
— Через несколько дней полковник приедет свататься, а я… Я не могу его видеть! Но еще хуже то, что я слабая и не могу ничего изменить.
— И не надо тебе быть сильной, — сказал Володя и поцеловал ее в губы.
Это был короткий поцелуй, но Милана опешила и посмотрела на парня с недоумением.
— Я стану твоим защитником, — пояснил он, губами собирая с ее лица слезинки.
— Как? — прошептала она.
— Ты станешь моей женой?
— Я?
— Да-да! Ты! Завтра уедем ко мне.
— Куда? Вместе? Как? — растерялась Милана.
— Мы уедем вместе, навсегда! За пятьсот километров отсюда! — горячо заговорил Владимир, покрывая страстными поцелуями ее мокрое от слез лицо. — У нас большой дом. Я живу с родителями, с братом и его женой, но брат скоро достроит свой дом, родители перейдут жить во флигель, а мы останемся вдвоем. Представь, только мы с тобой!
Милана была растеряна и только недоуменно хлопала глазами. Ей не верилось, что Володя делает ей предложение. Это было настолько неожиданно, что она потеряла дар речи и даже не сопротивлялась.
— Ты забудешь этот дом как страшный сон, как кошмар, — продолжал он, покрывая поцелуями ее шею. — У нас будет свой дом… Ты будешь в нем настоящей хозяйкой, сможешь делать все, что хочешь… Я буду приносить тебе зарплату, и мы будем вместе планировать покупки. Скажи, ты этого хочешь? Ты ведь устала так жить, правда? Мы уедем вместе? Я не буду тебя обижать… Ты такая красивая!
