градус художественности с температурой…
— …Колхозной густопсовости…
— Мировоззренческого накала…
— И добился…
— …И долбился в прошлогодние двери…
— И добился такого вектора тяги, что сейчас…
— …В тебя полетит мясорубка…
— С изменяемым вектором тяги. Теперь мне понятно, кто
— Игорь, я тебя просила! — взвизгнула Лена, не переносящая, когда он произносил старосибирские слова, например, «дивно» в смысле «много» и «ланысь», то есть в прошлом году. Сама притом вовсю говорила «ково», «подсобирываться» и «каляешься» (про его щетину).
— Тих-тих-тих… Дак вот, книгу вдруг взяли в издательстве, от которого я этого не ожидал вовсе. Мгновенно Костя Чебунин направил туда же недоработанную рукопись, и его завернули на скаку. Так как справедливая его идея, не подкреплённая характерами и драматургией, настолько голо маячила, что более напоминала пугало для… в общем, напоминала пугало. И он закричал: вот
— О том, что демагогия — профессиональная черта писателей.
— Это говорит о том, что навязанное нам современное мироустройство стоит на всемогуществе денег, и этим всемогуществом всякие штуки вроде идеологий не воспринимаются серьёзно, несмотря на то что само это могущество примитивно, как расчёты в автолавке. Поэтому никакого единого специального вражьего центра управления
Ещё минуту назад Леночка сама так и думала насчёт «специального вражьего центра», но её возмутил нарочито лекторский тон мужа:
— Прс-сьь… Чушь собачья! Сразу видно, что ты никогда не стирал рубахи. Культурную политику диктуют конкретные люди. Раньше были Катков и Сытин… А щас…
— А щас понятно. Но им необязательно объединяться в штаб-с-с-с! — Баскаков смешно надул валиками губы и по-мышачьи пискнул, выпучив глаза. — Хотя они не могут без помощников, и тут-то начинается самое интересное. Оказывается, несмотря на всю безыдейность денежного мироустройства его подручниками выступают силы, которые всегда были самыми идейными — например, так называемая интеллигенция, выродившаяся до такой степени, что уже не кипит идеалами, а глухо и ватно блокирует всё, что не подпадает под её ценности. Это могут быть бывшие редакторы всяких «Либрикусов», когда-то крайне мягкие и вкрадчивые дамы, искушённые в «хорошей литературе», и прочая околохудожественная челядь, включая самих писателей, выпестованных этой средой и в неё вросших. И представители этой силы, будучи полнейшими нерусями по духу и, что самое возмутительное — уже независимо от породы — настолько обнаглели и сами себе изнравились, что считают хорошим тоном называть своими именами редакции, «редакция Норкиной», с претензией, с одной стороны, на нечто купеческое, промышленное, пушное, а с другой — на эксклюзивно-личное, именн
Баскаков глянул на Леночку и тут же громко и протяжно-угрожающе спросил за неё:
— Как
— Что какой? — вздрогнула Леночка, которая тайком подглядывала в свой будуарного вида экранчик.
— Какой темы? А вот какой: русский человек в наши дни! Да! И уже придумано два метода: уход в проблемы других наций и эскапады в прошлые эпохи, оправдываемые демагогическим рассуждением о том, что, разобравшись в прошлом, мы, дескать, правильней поймём настоящее и заложим будущее. Поэтому я моментально стану самым облизываемым писателем, — «обли-зы-ва-ем-ым» он произнёс по слогам, — если напишу роман э-э-э… «Р-р-роман- Магадан», — раскатисто произнёс Баскаков. — «Р-р-роман-Магадан» о… злоключениях лопарских шаманов в колымских лагерях. Потом его командно переведут на все языки, поскольку в нём будет показано безобразное и бесчеловечное русское государство и ст
— К литературным дамам, которые не стали тебя облизывать, — язвительно сказала Леночка.
— Ну не только к дамам, — Баскаков удовлетворённо кивнул, — а вообще к этой публике, которой, несмотря на весь гуманитарный лоск, особое удовольствие доставляет лезть именно к самому заповедному и даже прикасаться своими холёными лапами к Сибири и Дальнему Востоку. Я тебе прочитаю один любопытный материалец, опубликованный в дальневосточном журнале «Охота и литература». Потерпишь? Он короткий.
Баскаков откашлялся и начал с выражением:
