– Джейн. Никогда бы не подумал на неё. Старею, брат, старею. – Он качает головой. – Мне даже допросить её не удалось как следует. Слабачка! А ещё – Крейслауф… В чём только душа держалась?
Джейн. И я никогда бы не подумал. Они пришла к ректору, но ни слова не сказала обо мне. Почему? Неужели у Джейн была душа?
Я молчу. Я хочу спросить о душе.
Ректор говорит:
– Ничего особенного. Я перевидал их сто-о-олько… – Он смешно разводит руками. – И, между нами, ничего пугающего в душе нет. А уж если достать её из Крейслауфа – так и вовсе тряпка тряпкой. Нет, сама по себе душа не страшна.
Он делает большой вкусный глоток из своей кружки. Кружка у него выдающаяся – огромная, чёрная, с толстыми боками.
– Мы вылечим тело Крейслауфа от любой болезни. Здесь или там. От любой, понимаешь? Но только тело. – Ректор отставляет кружку в сторону, доверительно наклоняется ко мне и заглядывает в глаза. Верно ли я понял? Всё ли оценил?
Никогда не показывать страх. Это было первое, чему научил меня Лот. Страх пришёл вместе с мальками. И никуда не делся, когда я научился сдерживать их спонтанные рейды наружу.
– Мы вылечим Крейслауфа от любой болезни. Но только тело. Не душу.
Тело Крейслауфа – совершенный механизм, который – при правильном обращении – может стать вечным двигателем. Каждая его клетка работает идеально. Поломки случаются, но любую – любую! – поломку можно устранить.
Другое дело – душа. Субстанция непредсказуемая и не приспособленная к существованию в нашем мире. В отличие от Крейслауфа.
Души ломаются в Крейслауфах раз за разом. Всегда. И это хорошо. Потому что Крейслауфу душа не нужна. Крейслауф – совершенное произведение искусства. Без всякой души.
Ректор ревниво следит за синевой моих глаз, и я стараюсь не обмануть его ожиданий – выпускаю на волю лавину фамильной гордости. Это последняя моя встреча с ним, последний экзамен, через который, я знаю, проходит каждый Крейслауф, прежде чем покинуть Школу.
Что теперь будет с Джейн? Я не спрашиваю. Ответ очевиден.
Но что они сделают с её душой? Что они делают с душами Крейслауфов?
Я не спрашиваю.
Допиваю свой чай и тепло прощаюсь с ректором. Ведь мы друзья.
7. Джейн
В полночь я открываю глаза. Тишина спящей комнаты – особенная, плотная материя. Встаю. Вокруг Крейслауфы. Здоровые тела, будущие герои. Я представляю, какой могла быть эта тишина, умей они видеть сны. Заглядываю в их лица и вижу покой бессмертия. Такие лица бывают только у тех, кому не суждено вкусить с древа познания. Они в раю, и потому моя жизнь – ад. Потерянный рай слишком близко.
Я подхожу к окну. Отсюда отлично виден шпиль ректората.
На фоне стерильной черноты ночи она сперва кажется мне грязно-белой тряпкой, которую злой шутник прикрепил к шпилю. Порыв ветра подхватывает неясную тень, полощет её, заставляет выплясывать неприятный конвульсивный танец. Затем наступает мгновение затишья, и тряпка, предоставленная сама себе, распрямляется вдруг, складки её разглаживаются, белизна выравнивается. Я всматриваюсь – и не верю своим глазам. Джейн. Это маленькая Джейн подвешена там на потеху ветру. Не сама Джейн, но её тень. Тень её тени. Душа.
Я жадно ем глазами эту картину, понимая, что за всю свою жизнь вряд ли ещё увижу подобное. Живая душа, прозрачная, тонкая. Я хочу протянуть руку, прикоснуться к этой чистоте, смять в ладони.
Я чувствую это сердцем. Так: ТУМ-ТУДДУМ-ТУМ-ТУДДУМ. Надрывно. Точно кровь моя забурлила, вспенилась и потекла в два раза быстрее, разрывая сердце напором, заставляя его работать на пределе. Бешено, неистово моя кровь несётся по привычному маршруту, и в бурлении этом слышится мне даже не звук – эхо звука.
– Помоги.
Я возвращаюсь в постель.
8. Рыба
Утро встречает меня мёртвой синевой неба. Эта синева холодна так же, как и глаза Мэри. В сердце неба – белая тень души Джейн Крейслауф. Мне кажется или она смотрит прямо на меня?
Школа жужжит роем Крейслауфов. Старшеклассники готовятся покинуть свой дом. Сегодня день отъезда. Последний день моих страхов. Последний день моей нежизни в этом искусственном мире. Но я могу думать только о Джейн, которая принесла себя в жертву. Ради меня?
Я пересекаю двор, глядя себе под ноги. Никто не смотрит наверх. И я не смотрю. Они – потому что не видят. Я – потому что уже всё решил. Мои глаза полузакрыты, я занят делом. Потрошу своих мальков.
На крышу можно пробраться через чердак. Я знаю, потому что уже бывал там. Все бывали на крыше ректората, и это тоже экзамен. Крейслауф не умеет бояться. Он – будущий моряк, полярник, астронавт. Неписаные правила только кажутся нашим собственным изобретением. Крейслауф никогда не нарушит
