— А кто тебя учил вышивать? — поинтересовался он.
— Они, — тихо ответила Уля. — Мама, она на все руки мастерица.
— Как это называется? — с интересом спросил Сергей, одновременно не переставая любоваться её приятными чертами лица и бугристыми формами груди, на которой лежал девичий нагрудник.
— Хольмэ, — коротко ответила Уля и, сама того не понимая, зажигающе, нежно и медленно поглаживла руками многоцветный рисунок.
Он постарался перевести разговор на другую тему. Серьёзно, привлекая к себе ее взгляд заговорил:
— Я хочу тебе сказать…
— Что? — не выдержав его короткого замешательства, поторопила она.
— Спасибо тебе! Ты спасла меня — спасла мне жизнь! Не знаю тех слов благодарности, что я мог бы сейчас тебе сказать… Я твой должник!
— Да ничего… Чего там! У нас так любой бы тебе помог, окажись на моём месте… — стараясь казаться равнодушной, взмахнула Уля рукой, но по ее поведению было видно, что слова Сергея для неё приятны, важны и своевременны.
На улице послышались торопливые шаги Дверь широко распахнулась, и с клубами морозного воздуха в избу вбежала Ченка.
— Ой, бое! Праздник у нас, отнако! Калтан пришел, пуснину принёс на покруту. Меня звал, Иваську звал всех звал спирт пить.
— Они, не ходи, пожалуйста, прошу тебя! — взволнованно заговорила Уля.
— А сто? Я пойду, смотреть буду, как Агафон пуснину брать будет. Без меня — никак. Я знаю, как пуснину брать надо. Аскыр — так, белка — так, колонок — так… — замахала женщина руками, представляя, как она будет перебирать мех.
— Без тебя обойдутся, — взмолилась Уля. — Опять будешь пьяная, упадёшь, на морозе валяться станешь, а Агафон над тобой будет смеяться.
— Ну и сто? Ты меня томой тащить путешь. Я лёгкая, нести неталеко, том рятом. Агафон сам спирт пить будет, и Калтан, и жена его, и сын. Калтан редко ходит. Как Калтан ходит — сразу праздник!
Ченку не остановить. Она уже одела нарядную дошку, подцепила хольмэ, на голову завязала яркий платочек, на ноги натянула длинные арамусы и бросилась к двери.
Уля подавленно молчала, стыдясь поведения матери. Сергей, не понимая, что происходит, бросал удивлённые взгляды то на мать, то на дочь. Ещё не распахнув дверь, Ченка вдруг вспомнила, повернулась и наказала Уле:
— Бое корми, отнако, кушать хочет. Широм руки натирай, ему здоровым пыть нато…
Не договорив последних слов, женщина убежала. Сергей и Уля остались одни. Некоторое время молчали. Потом, как будто спохватившись, Уля засуетилась:
— Кушай путешь?
Он кивнул головой. Девушка достала из казана мясо, положила самые вкусные куски, подала. Сергей попросил лепёшку, молока, стал быстро есть. Уля ненадолго выскочила на улицу, принесла из-под навеса большой кусок мороженой печени, взяла нож, стала ловко резать строганину:
— Ешь сырую, так луче, полезнее.
Он не отказался и от этого лакомства, присыпая тонкие ломтики солью, стал есть сырую печень сохатого.
— Кто такой Калтан? — вдруг спросил Сергей, нарушая неловкое молчание.
— Калтан? — переспросила девушка. — Бурят, охотник, как и все. Вот после сезона принёс пуснину на продажу, будет менять в лавке на товар. Что променяет, что пропьёт, вместе с женой и сыном. За два дня всё спустит и опять уйтёт в тайгу. Что до весны допудет, опять несёт сюта. И так круглый год…
— И много… таких Калтанов пушнину носят?
— Много! Вся округа тут хотит. Несут сюда. Через день да каждый день. Затишье только тогда, когда сезон и все на промысле… И все матери — друзья… Собутыльники…
Он ел и со свойственным его характеру любопытством и разумной ненастойчивостью спокойно задавал ей вопросы. Она щедро кормила и охотно рассказывала обо всём, что интересовало. В этом непринуждённом общении рождалось что-то новое, еще непонятное. На первый взгляд, это более всего походило на крепкую дружбу. Однако светящиеся глаза, непродолжительные, перекрещивающиеся взгляды говорили о другом. Только об этом они друг другу не говорили, переосмысливая происходящее в своих душах.
Сергей любовался Улей со стороны. Ему был приятен её нежный, мелодичный голосок. Иногда казалось, что речь девушки сопоставима со звонкоголосой трелью токующего жаворонка, когда-то в детстве услышанного на подмосковных полях. Затем трель пернатой птахи незаметно перерождалась в легкое журчание ручейка, что было удивительно и неповторимо. Волновали плавные, размеренные движения её гибкого стана, налившихся форм юного тела, милая улыбка, искорки светящихся глаз, мягкое прикосновение нежных рук.
Уле же в Сергее важно было, прежде всего, его внимание. Простые вопросы, на которые она была готова отвечать бесконечно, внимательный взгляд, необычное — новое для нее — отношение к ней. В противоположность похотливым глазам старателей, хитрым уловкам, склонению к близости грубого Агафона и безразличие жителей прииска, Сергей был внимателен, добр, уважителен. Никого похожего на него она ещё не встречала, и всё больше он
