только пляшущих, но и музыкальный инструмент.
Вдруг с раскинутыми руками замерла Пелагия. Лицо потемнело, смотрит в окно — как будто увидела медведя. За ней застопорилась Ченка, остановилась на полусогнутых ногах, как будто кто-то сверху на голову оглоблю опустил. С распахнутыми мехами затих Иван, слетели с кнопок пальцы, закончилась музыка. Сергей по инерции всё ещё продолжал притопывать так, что в тишине звенели оконные стекла. Посмотрел на гармониста, подбодрил:
— Ну что же ты? Давай уж, доводи дело до конца…
Но Иван с шумом сомкнул гармошку, отставил в сторону, к печке. Пелагия на груди платок завязала, загремела посудой на столе. Уля стала ей помогать. Ченка потянулась за дошкой, которую скинула на пол во время пляски.
Посмотрел Сергей за спину, в окне увидел бородатое, обнесённое инеем лицо. Из-под бровей смотрит Агафон. Вернулся-таки из города. Вышел так, что ни одна собака на него не взбрехнула. Как волк, подкрался к оленьему стаду и какое-то время наблюдал за происходящим. Наконец-то пошевелился, исчез за стеной. Тут же по крыльцу забухали крепкие хозяйские ноги, захлопали рукавицы, сбивая снег с одежды, и наконец-то, с клубами мороза в избу ввалился Агафон. Хлопнул дверью, обвёл присутствующих тяжёлой улыбкой и с хрипом поприветствовал:
— Здорово живёте!
Каждый ответил по-разному. Пелагия даже не посмотрела в его сторону, что-то глухо пробурчала в ответ. Уля молча покачала головой. Ченка торопливо затараторила:
— Трастуй, бое.
— Здоров бушь, — громко отреагировал Иван.
И только Сергей протянул ему руку для рукопожатия.
— Весело вы тут без меня… — сухо заулыбался Агафон — Что празднуете? Что примолкли — продолжайте. Али меня спужались?
— Да нет, какое там. Мы ужо и так расходиться собирались. Хватит, хорошего помаленьку, — за всех ответил Иван.
— Да что там! Продолжайте, я вам всем хорошие новости принёс.
Снял суконную куртку, шапку, ичиги, присел на лавку за столом. Посмотрел на окружающих, испытывая терпение, неторопливо полез в свою котомку, что-то там шарил и наконец-то вытащил объемистый кожаный мешочек. Развязал тесёмочки, сунул руку, вытащил вчетверо сложенную плотную бумагу:
— Тебе, Иван. Из дома письмо, от матери, отца, братьев.
Тот осторожно взял послание, покрутил так и сяк — неграмотный, — и передал его Пелагии:
— Прочитай!
— Погодь, Ванька. Всем раздам, а потом читать будете, — перебил его Агафон, опять полез в мешок, вытащил конверт и посмотрел на Пелагию. — А это тебе…
Та так и подпрыгнула с лавки, медленно подошла к Агафону и быстро вырвала письмо. Она не верила своим глазам! Первый раз за всё время проживания на прииске ей пришло письмо! Посмотрела на почерк: «О, Господи, от Елены Николаевны, её рука». Едва сдерживая слёзы, чтобы никто не увидел, бросилась к себе в комнату и хлопнула дверью изнутри. Все переглянулись: что с ней? Уля поспешила вслед за Пелагией, толкнула дверь, но женщина не открыла.
— Не тронь, — махнул рукой Агафон. — Придёт время, сама выйдет. На-ка вот, смотри, что я для тебя принёс. — Улыбнулся девушке и торжественно вытащил потрепанный томик. — Во, книгу!
Уля растерянно приняла подарок, зашептала губами:
— Лев Николаевич Толстой. Анна Каренина.
Прочитала переплёт, вопросительно посмотрела на Сергея — брать или нет?
Тот удовлетворённо покачал головой, улыбнулся:
— Бери, читай. Очень хорошая книга. Про любовь.
Уля негромко поблагодарила Агафона за подарок, отошла в сторону, стала перелистывать страницы.
С лавки вдруг вскочила Ченка, подбежала к Агафону, протянула руку и требовательно заявила:
— Мне потарок тавай. Всем тавал книгу, и Ченке нато!
— Тебе-то зачем? — радугой изогнул брови тот.
— Как зачем? — обиделась она. — У всех есть, у меня нет. Курить путу, как люча. Трупка натоела. Табак бумагу заворачивать путу.
Присутствующие засмеялись. Агафон закачал головой:
— Нет, книжки не курят, их читают. Кури лучше свою трубку. Я тебе и хорошего табака принёс, и… — выдержал паузу, хитро прищурил глаза, — и ешё кое-что…
— Что нёс? Кавари! — Заинтригованная женщина подпрыгнула на месте.
