ветровалом, покрыт ещё не растаявшим снегом или дышит молодой зеленью проклюнувшихся трав. Всё ему знакомо, каждое дерево, каждый увал, ключ и перевал. И ещё он надеется на своих верных помощников, оленей, которые его не подведут никогда, в какие бы обстоятельства ни попал караван.
Весна! Естественное и одновременно неповторимое чудо природы! Освобождающаяся от снега земля щедро дарует тепло. Тайга оттаявшая после многомесячной зимней спячки, благоухающая, терпкая, смолянистая, жизнерадостная, как юная, робкая девственница, однажды ночью проснувшаяся от непонятного томления, шумит, трепещет, стонет, плачет. Могучий, вековой кедр, колкая ель, мягкая пихта или стройная березка — всё подвержено единому стремлению продолжать жить. Под набухшей корой уже потекли живительные соки, отмякли промёрзшие ветви, от тёплого дыхания посветлели и обрамились хвоинки, как под напором молока лопнули набухшие сосочки почек.
На крутобокие увалы оттаявших лугов, на молодую зелёнку вылезли горбатые медведи. В густом курослепе до поры притаились сторожкие маралы- пантачи. В непроходимых зарослях ерника схоронились стельные коровы, будущие матери: сохатухи, маралухи, рыжебокие козули. На кедровых гривах заиграли краснобровые глухари. Под замшелыми колодами, в густом можжевельнике законопатили своё гнёздышко рябчики. Снуют в поисках своей любви юркие мухоловки, желтогрудые синички, вездесущие поползни, пёстрые горихвостки, настойчивые зяблики, рябые дрозды. Тайга наполнилась переливами всевозможных голосов, прославляющих существующий мир природы. Вот от мокрой земли оторвалась и полетела бабочка-опахальница. На придавленном снегом муравейнике зашевелились оттаявшие муравьи. И, как будто подтверждая наступление тепла, над самым ухом запищал первый комар.
На ночёвку остановились на первом прилавке. Дружно сняли с уставших оленей груз, подвязали к ногам чанхай (палки), чтобы животные за ночь не ушли далеко. Залихватов и Михаил застучали топорами по сушине. Загбой задымил кучу хвороста. Костя развязал котомку с продуктами. Агафон стал снимать с себя мокрые сапоги. Уля схватила казан и чайник, посмотрела на ведро. В её обязанность входило приготовление пищи, но как готовить без воды? До ручья около сотни метров, остановиться ближе каравану не позволила кочковатая мочажина. Идти далеко, да и как принести сразу три тары?
Сергей подошёл, молча взял ведро, казан, зашагал вниз, к ручью. Уля, как будто ждала этого, в то же время стараясь казаться равнодушной, неторопливо пошла следом. Агафон искоса посмотрел на молодых, блеснул глазами, усмехнулся в бороду.
Слыша за своей спиной её шаги, Сергей замедлил движение, повернулся, с робкой улыбкой посмотрел ей в лицо. Она, как всегда, ответила холодным взглядом. Однако щёки покрыл лёгкий румянец, и это что-то значило…
Почувствовав это, желая хоть как-то смягчить конфликт, помириться с любимой, Сергей попытался завязать разговор, пусть даже незначительный. Какие-то доли секунды он лихорадочно соображал, о чём сказать, но, как это всегда бывает, не нашёл прочную нить и перевёл внимание на погоду.
— Эх, наверное, снег пойдёт. Теперь это надолго, — проговорил он и махнул головой на чёрную тучу, наплывающую на тайгу с запада.
Уля удивлённо посмотрела ему в лицо, покачала головой:
— Не снег, а тожть. И нетолго, к утру кончится.
— Почему ты так решила?
— Я не решала, тайга сама так каварит. Слышишь, ключ вверху шумит? — Показала пальцем в гору. — Туча чёрная, тожтевая. Пыстро пешит, ветер гонит, значит, непогодь пройтёт за несколько часов. Муравьи вон ползают. — Махнула головой на муравейник. — Бекас, слышишь, с неба патает?
— Так бекас, он всегда токует — и днём и ночью, — попытался возразить Сергей. — Всегда одинаково.
— Эко, нет! — засмеялась Уля. — В хорошую покоту птица звякает много раз. В плохую — два-три раза, и опять набирает высоту и бьёт коротко, мало. — И передразнила: — Вот тепе и тнём и ночью!
Сергей смутился, замолчал: опять девчонка за пояс заткнула. Лучше промолчать лишний раз, чтобы не попасть впросак.
Подошли к ручью, набрали воды. Сергей отошёл в сторону, сорвал с кочки жёлтую купальницу, с улыбкой протянул Уле. Та удивленно вскинула брови:
— Зачем?
— Ну, так, в знак признательности, уважения… Потому что ты мне нравишься… — нашёлся он.
Она протянула руку, взяла цветок, покрутила в руках, понюхала, с сожалением бросила в поток ручья:
— Польше так не телай.
— Почему?
— Зачем купить сря? Сорвал, потарил, а потом всё равно выпрасывать. Значит, так телай нельзя…
Сергей покраснел, вспомнил, что Уля не городская кокетка, живую красоту понимает только тогда, когда она естественная, растёт на корню. Для неё непонятно, зачем губить живой цветок. Ведь в нем живёт душа, девушка не сомневается. Вот если бы Сергей подарил ей колечко, ленточку или горсть бисера, всё было бы по-другому. Неодушевлённый подарок обретает другое значение.
Пытаясь хоть как-то сгладить неудобную ситуацию, Сергей перевёл разговор на другую тему, посмотрел на зарубку, что сделал Агафон топором, и спросил:
— Так что, получается, и деревья рубить нельзя?
— Пашто нельзя? Амака разрешил человеку хоти в тайга, но только тля необхотимости, — ответила девушка. И вдруг впервые за всё время напряжения лукаво улыбнулась ему. — Смотря как рупить. Терево чувствует, кто его рупит. Если хороший человек, служит толго. Ну а плохой — пыстро
