Грегор опять кивает.
— Конечно. Ближе к концу он бывал здесь чаще, чем где-либо еще. Думаю, он хотел… совсем переехать сюда, но твоя мать отговорила его. Мне так кажется… ну, это мое предположение, а сам он никогда об этом не говорил. Ты здесь — и это главное. Мое старое сердце радуется. И это все, что я хочу сказать.
Я разгружаюсь, раскладываю и развешиваю вещи по шкафам, убираю снаряжение в гараж. Такое странное чувство — раскладывать вещи, стоять на твердой земле, находиться в одном месте после стольких лет путешествий. Пол под ногами не качается. Идти некуда. «Друзей на один день» нет. Нет новых приключений в погоне за впечатлениями.
Как только все вещи разложены, я…
Я понятия не имею, что делать дальше. Мама сказала, что приедет на выходные. Я приложил все силы, чтобы отговорить ее, но она не из тех женщин, кто принимает отказ. Уверен, что не хочу и не нуждаюсь в няньках, но иногда ей проще уступить.
Грегор ушел, и в доме воцарилась полная тишина. На борту «Скитальца» всегда были какие-то звуки. Крики чаек, плеск волн, свист ветра, металлическое дребезжание мачт, хлопанье раздувающихся парусов. И, как правило, музыка, женский смех, шутливые мужские перебранки. А теперь… ничего. Двери и окна закрыты. Ни музыки, ни голосов. Просто… абсолютная тишина.
И я не знаю, чем заняться.
Я редко бывал один.
Меня редко окружала тишина.
Я редко оставался один на один с собственными мыслями. Редко давал волю своим эмоциям. А теперь их целая куча, и я не знаю, что с ними делать.
Раздвигаю ставни, открываю окна и через заднюю дверь выхожу на веранду. Но это не помогает, потому что здесь океан. Море всегда было для меня Сиреной, манящей к себе. И вот она снова рядом. Прямо здесь. Широкая синяя бесконечность, нашептывающая мне. «
Но я не могу. Это было в моей прошлой жизни. А здесь у меня новая. Если я отсюда уйду, то никогда уже не вернусь. Я снова стану собой прежним. А сейчас это уже… кажется расточительством.
Такое ощущение, словно убегаешь от чего-то. Я прижимаю руку к груди и чувствую биение сердца. Гулкие удары в груди сильные, ровные, уверенные. Никаких сбоев. Никаких остановок. Я дожил отпущенный мне срок и пережил его. Я живу.
Где-то на уровне подсознания я понимаю, что у меня есть всего несколько часов для себя, прежде чем приедет моя старая добрая матушка. Со странным чувством осознаю, что нахожусь уже на крыльце, хотя не помню, как выходил. Спотыкаясь о заросли кустарника, иду босиком в сторону деревянной лестницы, ведущей к океану. Она очень длинная — сотни ступенек вниз. Я начинаю спуск, и мой пульс остается стабильным и ровным. В такой ситуации мое старое сердце колотилось бы с бешеной силой — напоминая, не позволяя забыть о себе. В конце концов я дохожу до пляжа. Под ногами холодный песок, а передо мной океан — лазурный и бесконечный. Грохочет прибой. Кричат чайки. Ветер треплет волосы и ласкает лицо. Я зарываюсь ногами в прибрежный песок, и Тихий океан лижет пальцы моих ног ледяными волнами. Куда ни глянь — никого. Ни лодок, ни соседей. Только я, океан и мои мысли. Есть сильное искушение открыть бутылку «Лагавулина». Промочить горло. Хочется утопить эти ощущения. Не хочу ни думать, ни чувствовать. Не хочу выбирать. Все, что мне нужно — это пить, пить, пить. А потом прийти в себя и начать сначала.
Черт, желание избавиться от сумбура в голове настолько сильное, что возникает соблазн нырнуть в ледяную воду и плыть, пока не откажут руки, ноги и легкие.
У прадеда не было такого шанса.
У деда тоже.
И у отца.
Почему я?
Почему я продолжаю жить?
Почему отцу не сделали трансплантацию? Почему я не мог расти и видеть его?
У меня никого нет. Никто не переживает за меня. Никто меня не ждет. Никого не заботит, пришел я или ушел.
Всем все равно.
Я в этом убедился.
Господи, я больше не в состоянии сдерживать эти мысли.
Возвращаюсь к лестнице и поднимаюсь наверх. Удивительно, с какой легкостью я взбегаю по ступенькам. Чувствую, как сердце бьется все сильнее и сильнее. Но нет ни страха, ни волнения, ни головокружения, ни слабости. Интересно, чье сердце у меня в груди?
