облегающая, поддерживает ее великолепную грудь. Это повседневное летнее платье. Цыпочки носят такие платья все лето. Но на Найл? Это абсолютный грех.
Чистое искушение.
С ее руки свисает небольшой клатч. Она его роняет. Брови приподняты, глаза широко открыты, и в них все — терзание, желание, сомнение.
— Не останавливайся, — шепчет она.
Боже, она реальна.
Она здесь.
Я не могу вникнуть, не знаю, что мне делать. Я дрожу. В голове грохочет, как в барабане, от стресса и возбуждения, а еще оттого, что, будучи готов кончить, вынужден остановиться.
— Лок, не останавливайся. Продолжай, — нежно шепчет она.
— Чего ты хочешь от меня, сладкая? — мой голос, как пьяный хрип — грубый, резкий, низкий.
— Продолжай трогать себя, — она делает шаг ближе, чувственно покачивая бедрами. — Ты ведь думал обо мне, не так ли?
— Да, — хриплю я, — я думал о тебе.
Хватаю себя дрожащей рукой, крепко сжимая. В восхищении смотрю, как плавно, словно призрак, словно мечта, словно демон, приближается ко мне Найл. Видно, что внутри нее идет борьба, как и во мне. Но она так же, как и я, не в состоянии противиться этому.
— Трогай себя, — медленно произносит она чувственным шепотом, — и думай обо мне. Как до этого.
— Я бы лучше потрогал тебя.
— Знаю. Я тоже.
Она забирается на кровать, и член в моем кулаке напрягается до боли.
— Но сначала я хочу этого. Хочу смотреть, как ты это делаешь, — она становится на колени на краю кровати у меня в ногах. Вне зоны досягаемости. — Чтобы ты видел меня.
Я стону.
— Боже, Найл. Ты сводишь меня с ума.
— Все это действительно безумие, но, кажется, я не могу остановиться, — она чуть-чуть придвигается. — Погладь себя.
Моя рука скользит вниз от головки до основания, один раз, медленно.
— Вот так?
Она издает тихий горловой стон.
— Боже, да. Вот так.
Найл кладет ладонь поверх моей, удерживая меня, чтобы я мог чувствовать только свою руку на стояке и ее нежную ручку сверху — это дразняще и мучительно. С легким нажимом она показывает, как ей хочется, чтобы двигалась моя рука. Медленно. Плавно.
— Вот так.
Я сдерживаюсь, чтобы не улететь за край, борюсь за контроль. И проигрываю.
— Господи, Найл. Боже…Мои бедра дергаются, живот напрягается, но я с трудом сдерживаюсь, держа глаза открытыми.
Одной рукой она стягивает платье и приподнимает обнажившуюся грудь.
— Это поможет?
— Боже, Найл. Ты такая…
— Какая, Лок?
Я вспоминаю ее слова о том, как сильно ей хотелось услышать от меня, что она восхитительна.
— Прекрасная, Найл. Ты совершенство. До боли красивая.
Со стоном я приподнимаю задницу над кроватью, чувствуя приближение оргазма, заставляющего меня дрожать и вызывающего звон в ушах и гул в голове. Но все еще пытаюсь бороться с этим — на этот раз при помощи мышечного контроля.
— Боже, я хочу прикоснуться к тебе. Хочу, чтобы ты прикоснулась ко мне.
Ее рука соскальзывает с моей, пальцы обхватывают член выше моих. Тоненькие и бледные, над моими большими и загорелыми. Мы ласкаем меня вместе. Наши движения синхронны.
— Я хочу смотреть, Лок, — она приближается еще немного. Закусив губу, пытается бороться с запретным, неуемным желанием, отражающемся на ее прекрасном лице. — Ты смотрел на меня, когда пришел в мой дом; слышал, как я, кончая, выкрикивала твое имя. Теперь моя очередь.
Она находит мою вторую руку, сжатую в кулак, поднимает ее и кладет ладонь себе на грудь. Я беру тяжелую округлость в руку, сжимаю, сминаю, легко потираю большим пальцем сосок. Она восторженно наблюдает, пока наши руки в едином ритме движутся на моем члене, и не сводит с меня глаз, когда я все больше приближаюсь к потере контроля. Но я не хочу, чтобы это закончилось. Хочу ощущать это вечно: ее присутствие здесь со мной, ее
